— Здравствуйте, Эльвира. Это Том Вайс. Я осведомлен о ваших делах. Сейчас случайно оказался неподалеку. Можно прийти к вам? Есть разговор.
Он вошел в ее прихожую со своим обычным сосредоточенным и отстраненным видом. Повесил куртку на вешалку, посмотрел ей в лицо и вдруг улыбнулся:
— Вы совсем другая без очков. Домашняя и беспомощная. И глаза зеленые, как у колдуньи. Вы на самом деле ученый?
— Да. Моя тема — детский аутизм.
— Не хотите немного рассказать об этом? Меня интересует эта тема. И чашку чаю, если можно. Очень холодно.
Такого слушателя и собеседника у Эли, наверное, еще не было. Это был не деловой разговор коллег. Это было эмоциональное общение людей, которые на что-то, главное, смотрят одинаково. Тома на самом деле интересовала тема, были свои источники информации. И ему было интересно слушать Элю.
— Спасибо за доверие, — сказал он. — Очень хотелось бы следить за вашей работой и дальше. А теперь мой к вам разговор. Предложение. Вы тогда у меня сказали, что вам не нужен другой вариант дома. Вот и мне не нужен другой вариант покупателя. Я слишком любовно создавал для себя этот уголок комфорта и уюта. Мне не безразлично, кто в нем будет жить. Я хотел бы сдать вам дом на любое время, которое понадобится для сбора нужной суммы. Только за ежемесячные коммунальные платежи. Деньги мне пока не нужны. Вы согласны?
— Боже. Конечно! Сейчас позвоню Стасу.
— Нет, прошу вас, этого не нужно. Не люблю посредников. С переездом помогу. Я пока в Москве. У меня тут номер в гостинице. Жду звонка.
Весь вечер Эля не находила себе места в квартире. Носила по ней, как младенца, теплую радость в груди. Это же отмена казни! Иногда она подолгу смотрела в зеркало, в отражение своих зеленых глаз. В них был туман прошлого и неясный свет будущего.
Эля давно поставила для себя блок на входящие слова, отдаленно напоминающие комплименты. Но этот странный человек не хотел ей польстить. У него такая манера общения: он констатирует то, что видит. Это меняет дело. Что-то во всей истории меняет дело.
Поздно вечером в дверь позвонили. На площадке стоял дворник Шамс, бледный и испуганный. Он рассказал, что ходил в банк отправлять деньги семье: полторы тысячи долларов. А его схватили, повезли в отделение. Деньги арестовали. Обыскивали квартиру, нашли еще деньги, тоже изъяли. Он теперь главный подозреваемый по делу ограбления Эльвиры. Дали три дня на доказательство другого происхождения денег. Потом выпишут ордер на арест.
— Как я могу доказать? Я просто работаю, люди мне платят. Я откладываю. Не знаю не только, как их звать, даже адресов не помню. У меня в Узбекистане родители, жена и четверо детей.
— Успокойтесь, Шамс. Я все решу. Все будет хорошо.
Эльвира закрыла за ним дверь и заметалась. Что делать? Как остановить этот ужас? Григорьев должен найти вора или придумать его. Ему нужна чертова «раскрываемость»! А все, что Эля в данном случае может сказать, чтобы не посадили Шамса, это то, что она ему верит.
Она позвонила Стасу. Тот ответил необычно серьезным, даже удрученным тоном:
— Не только у Шамса такие проблемы. Я сейчас зайду.
Стас показался Эле осунувшимся и посеревшим. Бледнеть альбиносу некуда.
— У вас тоже что-то случилось? — спросила Эльвира, когда они сели в кухне у стола.
— Как говорится, беда не приходит одна. С того дня, как у вас совершена кража, я остановил сделки. Именно для того, чтобы не было прихода денег, который придется подтверждать. Далеко не всем клиентам это понравится. Точнее, никому не понравится. А где тонко, там и рвется. Тяжело заболела мать. Возник вопрос о срочной операции, но мне пришлось отказаться. Операции только на бумагах бесплатные. А у меня жена лежит на сохранении. Беременности семь месяцев, есть опасность выкидыша. Ей сорок три года.
— Господи, какой ужас! Я сейчас подумала о маме больной девочки, которая у меня была в тот день. Им тоже часто помогают анонимно, и это главный источник существования. Этот Григорьев может и к ним прицепиться. Что делать, Стас?
— Я так понимаю, что сейчас главный вопрос в том, чтобы Шамса не забрали в тюрьму. Потом никто уже на ситуацию не повлияет. Заработает машина.
— Выхода нет?
— Только один. Найти деньги. Заявить, что вы нашли деньги.
Эльвира задумалась:
— Их надо предъявлять следователю?
— Нет, конечно. Вы владелец, вас проверять не станут. Но достоверное объяснение и подтверждение должно быть.
— Не представляю, что я могла бы придумать.
— Можно попробовать… — неуверенно сказал Стас.
Но Эльвира не привыкла пользоваться чужими идеями. К утру ее сценарий «находки» был готов. И главный свидетель, тетя Маша, она же исполнитель роли виновницы, даже не захотела брать у Эли деньги за услугу.
— Не придумывай, Эля! Какие деньги? Ты мне, как дочь. Я сама весь вечер проплакала, слушая Шамса. У него одна девочка еще и парализованная. Боюсь только, что меня собьют.
— Не собьют, тетя Маша. Мы как следует порепетируем. Все очень просто, сама увидишь. И, главное, все это будет написано на бумаге, в моем заявлении. Главное, все время держи в голове, что мы умнее этого майора. И, в конце концов, это мое дело — хочу я или нет, чтобы он продолжал мучить людей. Деньги он уже не найдет, это ежу понятно. А чтобы получить свои премиальные за раскрытие, посадит того, кого легче подставить.
— Поняла, девочка. Рассказывай мне, как же я эту кашу заварила.
Тетя Маша много лет ходила к Эльвире убирать квартиру. Это бывшая дворничиха с первого этажа, прелестный, добрый, честный человек. И одна на всем свете. И с тяжелой формой диабета. Наверное, давно бы умерла, и никто бы не загрустил, но так случилось, что когда-то в ее открытую настежь дверь вошла Эльвира, которая поздно вернулась с работы. Позвала с порога, а потом обнаружила на полу тетю Машу в диабетической коме. Так и началась их дружба-родство. У тети Маши был ключ от квартиры Эльвиры. Только этот факт и утаила Эльвира от полиции. Отдавать на их растерзание тетю Машу она не собиралась. Тем более в ночь кражи она сама ей вызывала «Скорую», которая и увезла тетю Машу в больницу.
Так Эльвира и начала свое заявление на имя Григорьева. «Довожу до вашего сведения, что деньги в сумме одного миллиона рублей, которые я считала украденными, нашлись. Невольная виновница недоразумения — Мария Ильинична Васильева, пенсионерка, инвалид, проживающая в нашем доме на первом этаже. Это не просто моя хорошая приятельница и помощница по хозяйству, это по сути близкий мне человек. У нее, кроме меня, никого нет. У Марии Ильиничны есть ключ от моей квартиры. Она часто убирает у меня, когда видит, что я уехала на работу. Из-за ее болезни мы не составляли график уборки. Она приходит, когда нормально себя чувствует. Плачу ей небольшую сумму помесячно. В ночь после кражи я сама вызывала для нее „Скорую помощь“, которая и увезла ее в больницу, что легко проверить. Потому я о ней и не упомянула в нашем разговоре…»
