ОСНОВАНИЕ ДЛЯ МЕСТИ
Приговор суда был крайне суровым: пятерых заключенных приговорили к длительным срокам каторги, большинство к ссылке на поселение в «места отдаленные»; только двое были оправданы. Боголюбов получил пятнадцать лет каторги. Его защитник подал кассационную жалобу. Ответ еще не был получен, то есть приговор еще не вступил в законную силу, когда в доме предварительного заключения Боголюбов по приказу инспектировавшего учреждение генерала Трепова за дисциплинарную провинность был подвергнут наказанию розгами. Помимо вздорного повода (Боголюбов якобы не снял шапку при повторной – по прошествии нескольких минут – встрече с градоначальником в прогулочном дворе) наказание и формально было незаконным, так как Боголюбов еще не мог считаться каторжником.
Распоряжение Трепова вызвало громкие протесты других заключенных, и известие о нем довольно быстро распространилось по столице. О наказании Боголюбова писали газеты (в частности, популярные «Голос» и «Новое время»), и, хотя фамилия чиновника, отдавшего приказание о порке, не называлась, скрываясь под формулировкой «один из представителей администрации в Петербурге», для жителей города, недолюбливавших Трепова за грубость и резкость, она не была секретом. Особенное волнение эта новость вызвала в революционных кругах.
Вере Засулич в то время было двадцать семь лет. Дочь бедного польского дворянина, умершего, когда ей было три года, она помыкалась по дальним родственникам и, окончив недорогой пансион, приняла участие в деятельности организации «Народная расправа», созданной Сергеем Нечаевым. Несмотря на то, что непосредственно в нечаевский кружок Засулич не входила, она была арестована и около двух лет находилась в заключении, а затем без суда, в административном порядке, была сослана «в места не столь отдаленные» – Новгородскую губернию, а затем в Тверь. Уже в ссылке задержана за распространение нелегальной литературы и сослана подальше, на север Костромской губернии. По окончании ссылки поселилась в Харькове, затем в Киеве, где приняла участие в подготовке крестьянских волнений, а после неудачи нелегально (ей было запрещено проживание в столицах) выехала в Петербург.
Тайное общество «Народная расправа» было создано в 1869 году радикально настроенным народником Сергеем Нечаевым. После убийства одного из участников по ложному обвинению в работе на полицию, совершенного пятеркой его сподвижников под руководством самого Нечаева, организация была раскрыта и состоялся большой процесс («Процесс восьмидесяти семи»). Под впечатлением от этой истории Федор Михайлович Достоевский создал роман «Бесы».
Известие о расправе над Боголюбовым, которого она, вопреки многочисленным легендам, никогда не встречала, застало Засулич в Киеве. С тех пор мысль об отмщении не покидала ее. Приехав в Петербург и узнав от товарищей, что Боголюбов отправлен на каторгу, а Трепов так и не поплатился за издевательство над молодым человеком, Засулич решилась на покушение. 5 февраля 1878 года, через полгода после «боголюбовской истории», она пришла на прием к градоначальнику и в присутствии большого количества офицеров, чиновников и посетителей выстрелом из револьвера тяжело ранила его; при этом Вера даже не попыталась скрыться.
ГОСУДАРСТВЕННЫЕ СООБРАЖЕНИЯ
Министру юстиции графу К. И. Палену, искавшему возможности реабилитироваться перед императором за «конфуз» с только что прошедшим делом народников («Процесс ста девяноста трех»), под влиянием прокурора Петербургской судебной палаты А. А. Лопухина пришла в голову мысль вывести Веру Засулич на открытый процесс с участием присяжных, подав это дело как акт личной мести, не имеющей политической подоплеки. Ввиду этого Вера была обвинена в умышленном убийстве, а не в покушении на представителя власти. Как показало последующее развитие событий, передача дела на рассмотрение присяжных было первой, но далеко не последней ошибкой организаторов процесса.
Анатолий Кони (фото 1890-х гг.)
Вторым неудачным решением с точки зрения поставленной задачи – получения обвинительного приговора, – вытекающим из первого, было то, что в процессе председательствовал А. Ф. Кони. Вопреки распространенному убеждению, выдающийся российский юрист поступку подсудимой не симпатизировал (как не симпатизировал он и поступку Трепова). Он предупреждал Палена о том, что не уверен на все сто процентов в обвинительном вердикте присяжных, и предлагал перенести процесс на летнее время, когда к нему не будет приковано такое общественное внимание. Но Анатолий Федорович был судьей справедливым, поборником независимости суда, ничуть не склонным прислушиваться к начальственным указаниям, ежели вдруг усматривал в них покушение на эту независимость. Когда начавший паниковать министр предложил Кони допустить какую-нибудь процессуальную ошибку, чтобы иметь в случае чего повод для кассации приговора, председатель суда решительно отказался, заявив: «Председатель – судья, а не сторона, и, ведя уголовный процесс, он держит в руках чашу со святыми дарами. Он не смеет склонять ее ни в ту, ни в другую сторону, – иначе дары будут пролиты».
Большие сложности возникли с кандидатурой обвинителя. Один за другим от этой роли отказались два товарища прокурора окружного суда. По «остаточному принципу» выбор пал на Константина Ивановича Кесселя. Упрямый, но при этом слабохарактерный, «хороший «статист» и знаток следственной части» (А. Ф. Кони), Кессель не был ни сильным оратором, ни ярким юристом. Выбор этого человека, пусть и отчасти вынужденный, на роль обвинителя в подобном процессе стал третьей ошибкой его организаторов.
Владимир Иванович Жуковский, «умный, образованный и талантливый Мефистофель петербургской прокуратуры», по характеристике А. Ф. Кони, заявил, что его участие в этом откровенно политическом деле может неблагоприятно сказаться на его брате, эмигранте, живущем в Женеве. Другой товарищ прокурора, Сергей Аркадьевич Андреевский, в качестве условия своего участия в процессе потребовал разрешения критически отзываться о поступке Трепова, на что Пален и Лопухин категорически не согласились. Оба юриста после этого ушли в адвокатуру.
Первую же крупную оплошность Кессель допустил в самом начале процесса. По закону из двадцати девяти явившихся присяжных сторонам можно было отвести двенадцать кандидатур, по шесть – обвинителю и защитнику. Если одна из сторон не полностью использовала право отвода, оно переходило другой стороне. Желая произвести на присяжных впечатление прокурора, уверенного в своей победе, Кессель своим правом отвода не воспользовался вообще, и защитник получил возможность «выбраковать» двенадцать человек; этой возможности он не упустил.
ЗАЩИТА И ПРИСЯЖНЫЕ
За несколько дней до начала процесса Веру Засулич вызвали в суд для получения обвинительного акта. Ранее она отказывалась от защитника, но теперь объявила, что поручает свою защиту присяжному поверенному Александрову. До этого процесса Петр Акимович Александров имел некоторую известность как судебный обвинитель, однако значительно уступал Кони, Громницкому и другим признанным мэтрам прокуратуры. Адвокатом он стал недавно, уйдя с государственной службы в 1876 году – попал в немилость после яркого выступления в поддержку свободы печати по нашумевшему делу Суворина и Ватсона. Александров страстно хотел защищать Веру Засулич. Своим новым коллегам он говорил: «Передайте мне защиту Веры Засулич, я сделаю все возможное и невозможное для ее оправдания, я почти уверен в успехе». Получив от процессуального соперника неожиданный подарок, он безукоризненно выбрал необходимую ему коллегию присяжных: из одиннадцати отведенных кандидатов – девять купцов и два высокопоставленных чиновника. Александров был уверен, что купцы второй гильдии – а таких среди кандидатов в присяжные было десять – признают его подзащитную виновной без малейших колебаний. Мелкое же и среднее столичное чиновничество, небогатое и незнатное, было гораздо более независимым в своих суждениях; кроме того, Трепов был в его кругах весьма непопулярен.
