Между тем в Болонье судья Карбони решил, что настала пора допросить бывшую служанку семьи Мортара. 9 февраля он и его помощник сели в коляску и поехали в Персичето. Там их встретил местный главный судья, а потом проводил в городскую ратушу, где на втором этаже к их визиту был уже подготовлен залитый солнцем угловой зал. За Анной Моризи отправили полицейского, и вскоре она явилась.
Вначале молодая женщина ответила на предварительные вопросы болонского следователя: «Я — Анна Моризи, дочь Джованни, которого уже нет на свете. Мне 23 года. Я родилась в Персичето и живу здесь, неподалеку от церкви Сан-Лоренцо. Я работаю на хлопкопрядильной фабрике, и я замужем за Джузеппе Буонджованни. У меня есть единственный сын, и я католичка».
В действительности Анне было 26 лет, но она никогда точно не знала своего возраста. Вряд ли ее точный возраст когда-либо имел бы для кого-то особое значение, если бы ее в остальном ничем не примечательная жизнь неожиданно не оказалась в центре внимания людей, живших в самых разных местах — от Рима до Лондона, от Мюнхена до Сан-Франциско. И вот для них ее возраст стал темой оживленного обсуждения. Сама Анна говорила, что ей было всего четырнадцать лет, когда она крестила Эдгардо, и для дружественной семье Мортара прессы ее молодость стала очередным доводом, говорившим о том, что якобы имевшее место крещение нельзя воспринимать всерьез. На самом же деле в ту пору, когда она, по ее словам, крестила Эдгардо, ей должно было вот-вот исполниться девятнадцать
[303].
На вопрос о том, знает ли она, зачем ее вызвали, она ответила: «Я догадываюсь, что это из-за сына моих бывших хозяев, Мортара, евреев из Болоньи, которого я крестила и которого из-за этого забрали из семьи по приказу инквизитора, отца Фелетти. Думаю, причина в этом, потому что, как я слышала, этого монаха недавно посадили в тюрьму».
Потом Анну попросили рассказать обо всем. Хотя она и надеялась избежать встречи с судьей, теперь, когда ей предоставили возможность самой рассказать обо всем случившемся, она охотно заговорила. Анна рассказала, что Эдгардо заболел: произошло это, как ей помнилось, зимой 1851 или 1852 года, когда мальчику было около четырех месяцев от роду. (Как позже выяснится из записей доктора Сарагони, Эдгардо заболел в конце августа 1852 года и ему незадолго до того исполнился год.) Она рассказала, что супруги Мортара явно боялись за его жизнь. «Однажды утром, — вспоминала Анна, — я увидела, что они сидят, печальные и в слезах, за столиком рядом с кроваткой Эдгардо и читают что-то из книги на древнееврейском языке. Евреи обычно читают ее, когда кто-то из них уже при смерти».
Эта сцена произвела на нее большое впечатление, сказала Анна, поэтому чуть позже, когда ее послали за растительным маслом в лавку Чезаре Лепори, что неподалеку, она не удержалась и рассказала бакалейщику о болезни мальчика. Анна вспоминала, что, выслушав ее рассказ, «Лепори посоветовал крестить мальчика, чтобы, если он умрет, его душа попала в рай. Я ответила, что не знаю, как это делается. Мне было тогда всего четырнадцать или пятнадцать лет, и я не очень хорошо разбиралась в христианских обрядах, ведь растили меня по-простому». Бакалейщик, по ее словам, заверил ее, что сделать это очень легко. Достаточно просто сказать: «„Крещу тебя именем Отца, Сына и Святого Духа“, зачерпнуть немного колодезной воды и разбрызгать несколько капель над головой ребенка».
Когда я вернулась в дом, я увидела, что родители сидят над больным сыном, так что мне пришлось подождать около часа. Наконец, они вышли из комнаты (это была гостиная) и ушли в свою спальню, не знаю зачем. Я быстро зачерпнула воды, подошла к детской кроватке и повторила те слова, которым меня научили, потому как твердо решилась отправить душу в рай. Я окунула в стакан с водой пальцы правой руки, брызнула несколько капель на голову мальчика, вот и все, и никто ничего не заметил.
К удивлению Анны, вскоре после этого тайного обряда Эдгардо пошел на поправку, и, по ее словам, она больше не думала о том, что сделала. Но через несколько лет другой ребенок супругов Мортара, Аристид, которому было тогда около года, тоже заболел. За два дня до его смерти Анна, поднимаясь в чулан, случайно встретила знакомую служанку по имени Реджина (фамилии ее Анна не помнила) — женщину, работавшую у соседей, в доме Панкальди. Реджина спросила, что такое с малышом Мортара: он кричал всю ночь напролет. Анна передала случайно услышанные слова врачей — у мальчика какая-то «священная лихорадка», и он скоро умрет.
«Тогда Реджина спросила меня, — рассказывала Анна, — „А почему ты его не покрестишь?“ Я ответила: „Нет уж. Я уже крестила одного из них, а мне не хочется, чтобы этот выжил, как тот“ — и потом рассказала ей во всех подробностях, как я крестила Эдгардо».
Месяца через два после того, как Анна ушла от семьи Мортара и поступила в услужение в дом Сантандреа (прошло уже больше пяти месяцев со дня того разговора с Реджиной), какой-то человек принес Анне отпечатанную повестку: ее вызывали к отцу-инквизитору в Сан-Доменико. Повестку ей зачитала синьора Сантандреа.
«Я подчинилась и пришла в монастырь. Меня провели в помещение, где сидели отец Фелетти и другой доминиканский монах. Перед отцом Фелетти лежала открытая книга, он велел мне коснуться страницы, на которой был отпечатан маленький крест, и объяснил мне, что это Евангелие, и сказал, что это такая клятва: я не должна никому рассказывать о том, о чем он будет меня спрашивать». Потом отец Фелетти начал расспросы о крещении:
«Я простодушно рассказала ему все то, что позднее рассказывала тем мужчинам [своякам Мортары], а тот другой монах… записывал все, что я говорила, но он потом не зачитывал мне это, и я не ставила на этих записях крест, во всяком случае, не помню такого. Когда он наконец отпустил меня, то снова попросил ничего никому не говорить».
Допрос проходил в субботу под Рождество, сказала Анна. А через месяц она уже вернулась в свой родной город, Сан-Джованни-ин-Персичето, потому что она собиралась вскоре выходить замуж и жених тоже был родом оттуда. Еще несколько месяцев спустя до нее дошли слухи, что полиция по приказу Священной инквизиции забрала Эдгардо у семьи, и эта новость, сказала она, «удивила и огорчила» ее. Потом она рассказала о визите двух свояков Мортары, о том, что сначала побеседовала с ними, а потом решила больше с ними не разговаривать: «Да и наш местный священник велел мне помалкивать и запретил мне впредь видеться с теми евреями».
Карбони спросил Анну, рассказывала ли она о крещении кому-нибудь еще, кроме Реджины. «Сперва, — ответила она, — я никому больше ничего не говорила, даже исповеднику. Но когда перебралась в Персичето, рассказала сестрам».
Когда Анна повторила, что именно Лепори посоветовал ей крестить Эдгардо, чтобы его душа попала в рай, Карбони спросил:
— А потом, когда мальчик выздоровел и вы видели, что он растет, ничего не зная о католической вере, и соблюдает иудейские обряды, вам никогда не хотелось посоветоваться с исповедником? Рассказать ему о том, что вы сделали?
