Вот этого вопроса я точно не ожидала.
– Парень? Ха-ха. Ну да. А откуда ты знаешь?
– Ну… мне Кэт сказала. – Он опустил взгляд.
– Все нормально? – Я коснулась его плеча, а Крис посмотрел на меня и грустно улыбнулся.
– Да, конечно. Все замечательно. – Он явно соврал. Я решила перевести тему.
– А как там твоя девушка? Кэт мне тоже кое-что про тебя рассказала.
– С ней все хорошо. Мы зимой в Лондон вместе поедем, к ее родителям.
– В смысле? Она не с ними живет?
– Ну да. С семнадцати лет она живет одна. Так сложились обстоятельства.
– Понятно.
– Кстати, давно хотел спросить, как там твой странный друг из «Инстаграма»?
На мгновение я зависла и лишь спустя пару секунд поняла, что он говорит о Маэле.
– Там все очень сложно. Я столько нового о нем узнала. – Я тяжело вздохнула.
– И что же? Знаешь, после нашего последнего разговора я время от времени вспоминаю о нем, – ответил Крис, погружаясь в свои мысли.
Надо же, не только меня увлекла необычная жизнь Маэля. Хотя к нему трудно остаться равнодушным.
Я рассказала Крису все, что узнала за последние дни. Он с интересом слушал меня, изредка вставляя свои комментарии.
Крис довез меня до дома, и там мы распрощались. Хорошо, что настали долгожданные выходные, когда я могу выспаться и немного отдохнуть.
На телефон вновь пришло сообщение.
Спокойной ночи <3
Опять Тео. Я улыбнулась, написала ему ответ и уснула с радостной улыбкой на лице.
#ГЛАВА_43
Маэль
Всю ночь мне не спалось. Чего я только не делал, чтобы заснуть. Несколько раз даже на пол ложился, но сон не приходил.
Я решил спуститься на первый этаж и что-нибудь съесть, чтобы хоть как-то себя занять. Очень тихо открыв дверь, я медленно направился в кухню, боясь разбудить кого-нибудь, но не тут-то было. Проходя мимо гостиной, я увидел горящий в ней свет. Может, это нашей горничной не спалось? Хотя она бы не позволила себе вставать посреди ночи. Дворецкий? Нет, он в своей комнате, в этом я абсолютно уверен. Дед так рано не встает.
Оставалась только бабушка. Это была она. Сидя в своем шелковом халате, она держала в руках какой-то альбом и внимательно рассматривала его. Рядом стояла чашка с зеленым чаем. Выглядела она немного сонной, видимо, проснулась совсем недавно. Заметив меня, бабушка закрыла альбом и улыбнулась.
– Ты почему не спишь? – спокойно спросила она и взяла в руки чашку.
– Бессонница.
– Это из-за лекарств.
– А ты отчего бодрствуешь?
– Не могу уснуть. Как я могу спать, если постоянно боюсь того, что тебе опять станет плохо. Я даже врача на дом хотела позвать, но потом решила, что тебе это не понравится… – Улыбка пропала с ее лица, а у меня внутри что-то сжалось.
– Одетт, успокойся, все нормально. – Я сел с ней рядом. Многим кажется странным, что я называю ее по имени, но я так привык. Одетт вырастила меня и почти заменила родную мать.
Бабушка посмотрела на меня и улыбнулась сквозь слезы.
– Спасибо, милый. – Она вытерла слезы. Одетт знала, что я начинаю нервничать, когда она плачет. А в моем случае это противопоказано.
– Хорошо, что ты не позвала врача. Я нормально себя чувствую.
Одетт крепко обняла меня.
– Не пугай меня так больше. Я же умру, если с тобой что-нибудь случится.
Ее слова заставили меня погрузиться в воспоминания.
Я родился на два месяца раньше, чем положено. Врачи говорили моей матери, что я не проживу и месяца. Кому нужен больной и умирающий младенец трупного цвета, не умеющий плакать? Да, плакать я и правда почему-то не мог. Я шипел, как летучая мышь, которая боится света. Когда меня показали маме, она выпала в осадок и страшно испугалась. Я был не больше игрушечного плюшевого котенка, которого она всегда носила с собой как талисман. Врачи подлили масла в огонь, сказав, что одна моя хромосома повреждена и нормальным я никогда не стану.
Понятное дело, она решила оставить меня в роддоме. На тот момент она была слишком молода, и на руках у нее была двухгодовалая дочка, к счастью, абсолютно здоровая.
Когда я родился, моего отца уже не было в живых. Он погиб при странных обстоятельствах. Я до сих пор мало что знаю о его смерти, потому что мама не хочет это обсуждать. Одетт – тоже. Одни говорили, что папа умер, разбившись на машине, другие – что был болен. Не знаю. Я придерживаюсь версии аварии. Она кажется мне более естественной.
Когда бабушка узнала, что моя мать решила оставить меня, она тут же приехала и оформила документы на усыновление. Она говорила о том, что поставит меня на ноги и вырастит абсолютно нормальным ребенком. Во мне она видела своего умершего сына, я даже внешне был похож на него.
Когда я оказался в новом доме и прожил там восемь месяцев, моя мама одумалась и решила забрать меня к себе. Она сказала, что готова стать хорошей матерью и позаботиться обо мне. Бабушка решила дать ей второй шанс.
Я ничего не помню об этой жизни и знаю все только из рассказов Одетт. Новый муж матери, мой отчим, не выносил меня. Я вызывал у него отвращение, гнев и раздражение. Когда мне исполнился год, мать сама вернула меня обратно бабушке. Я не виню ее…
Моя настоящая жизнь началась именно тогда, когда рядом оказалась Одетт.
Мы жили в огромном красивом доме в Ренне, который в детстве казался мне сказочным дворцом. У нас были собственный выход к морю, лес, поле и даже река. Одетт знала, что для того, чтобы я комфортно себя чувствовал, я должен находиться в гармонии с природой. Она подарила мне все.
Я думал о том, что буду жить так всегда. Но…
Одетт любила меня как родного сына. Мне ни в чем не отказывали. Куча дорогих игрушек, домашние питомцы, бассейн, музыкальные инструменты, даже свой маленький скейт-парк.
Как только мне исполнилось три года, бабушка стала водить меня на специальные курсы для детей с моим заболеванием. Там мы играли, рисовали, общались… Я много времени проводил в больнице, меня постоянно проверяли врачи, давали лекарства. Одетт надеялась, что однажды я стану здоровым. Она тратила все свои деньги и силы на меня. Я это очень ценю. Если бы не она, я бы, наверное, умер или отстал в развитии лет на двадцать. А благодаря ей я могу чувствовать себя таким же, как все люди.
Говорить я научился в пять лет. Поздновато, не правда ли? Но после одного инцидента, из-за которого я испытал сильнейший стресс, я вновь перестал говорить. На целый год. Заново я заговорил в семь лет. Больше проблем с этим не было. С ходьбой тоже была беда. Порой я падал и не мог идти дальше, так как не чувствовал ног. Со временем и это прошло.
