– Это все из-за меня? – спросил я, боясь услышать ответ. Впервые мне было стыдно за свое ужасное поведение. На самом деле моя бабушка всегда говорила мне, что я не должен стесняться себя. Не я такой плохой, а моя природа. Но мне от этого было не легче. Я все равно чувствовал себя виноватым во всех проблемах моей семьи. Даже мама не выдержала такой нагрузки и отдала меня на воспитание бабушке.
– Нет, что ты. Вовсе не из-за тебя. Ты правда тут ни при чем, Маэль. Алонзо знает о твоей болезни и не осуждает за это. Он сказал, что ты замечательный мальчик, просто тебе нужны помощь, любовь и поддержка, и тогда все в твоей жизни сложится хорошо.
Мама не любит говорить на эту тему, но само мое присутствие вынуждает ее делать то, чего ей не хочется.
– Ты сказала ему?! – Я уже заранее знал ответ.
Я всегда старался скрывать это от людей. Но, как известно, рано или поздно тайное становится явным.
Я не собирался сейчас ругаться с мамой из-за того, что она все рассказала постороннему человеку. Ее можно было понять, иначе как объяснить, почему двадцатитрехлетний человек ведет себя как пятилетний ребенок.
– Да, я была вынуждена сказать ему правду. Прости меня, – сказала она, опустив глаза в пол.
– Забудь, – небрежно бросил я, опять пытаясь показать, что мне все равно.
Но это было не так. Я прекрасно понимал, что теперь Эвридика знает мою ужасную правду. И уж точно она больше не захочет со мной общаться. Хотя я и сам не собирался больше видеться с ней. У нас с самого начала общение пошло не так, как надо. И, вообще, нам скоро уезжать. Вот только мне было обидно за то, что я, находясь так далеко от Парижа, от своих друзей, знакомых и семьи, умудрился испортить впечатление о себе. Я вновь облажался. Конечно, меня успокаивает мысль о том, что до сих пор существуют люди, которые видят во мне талантливого музыканта, актера и художника и даже не догадываются о моей настоящей жизни. Но все равно я чувствую себя ужасно.
Мама встала из-за стола и обняла меня.
– Ты только не расстраивайся, ладно? Завтра мы поедем домой. Все будет хорошо, – сказала она, пытаясь меня утешить. Но от ее слов мне стало только хуже. Домой? Завтра? К этому я был не готов. Нет, естественно, я знал, что вскоре нам придется покинуть Флоренцию, но не завтра же.
– Ты поменяла билеты?
– Да. Думаю, что так будет лучше…
– Нет, я не хочу домой! Мы же можем поехать в любое другое место, но только не туда.
– Но меня ждет работа, Маэль. Я бы с радостью поехала с тобой куда-нибудь еще, но не могу. Ты можешь позвать кого-нибудь из друзей…
– Нет. Ладно… не бери в голову. Домой так домой. Все хорошо, – сказал я, нервно крутя пустую чашку в руках. Вот ни черта не хорошо. И мы оба это прекрасно понимали.
Но мама сделала вид, что все хорошо и вопрос закрыт.
– Собери вещи заранее, а вечером последний раз прогуляемся по городу.
– Только без Алонзо, хорошо? Я не хочу, чтобы он видел меня после всего, что произошло, – ответил я, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
– Конечно, без Алонзо. Будем гулять вдвоем. В этот раз все будет замечательно, я обещаю. – Казалось, она настроена оптимистично, но я видел ее подавленность сквозь фальшивую улыбку радости.
Когда мама ушла в магазин, я вернулся в свою комнату и начал собирать вещи. С собой у меня было мало одежды, так что на все про все у меня ушло меньше часа.
На часах было без пятнадцати восемь, мы прогуливались по центру Флоренции. В этот раз мы даже не стали брать такси, решив пройтись пешком. Все-таки это наш последний вечер в Италии.
Я чувствовал, как кровь гуляет по моим ногам, которые не двигались двое суток. Все же постельный режим мне противопоказан. Я начинаю чувствовать себя овощем.
– Как же тут красиво. Жаль уезжать, – сказала мама во время прогулки. Я лишь молча кивал.
– Может, хочешь поесть? Мы могли бы зайти в какое-нибудь кафе… – предложила она. Я снова молча кивнул.
Здесь было очень уютно. Все оформлено в классическом итальянском стиле: большие окна, приглушенный свет маленьких свечей, розочки, музыканты играли тихую, успокаивающую музыку.
Вскоре к нам подошел официант, и я заказал столько еды, что от удивления его глаза стали такими большими, как две огромные пиццы с креветками и рукколой. Когда мне плохо, я много ем.
Спустя час на нашем столе красовались тарелки с пастой, салаты, три пиццы, ризотто, королевские креветки, четыре чашки мороженого, два кусочка торта и стакан холодной вишневой колы. Мама смотрела на меня с тихим ужасом, заранее понимая, чем кончится этот торжественный ужин. Но она молчала и неловко улыбалась персоналу, иногда поглядывая на меня с ноткой родительского умиления.
Я приступил к еде. Сначала – как истинный джентльмен, аккуратно разрезая еду на маленькие кусочки и тщательно все пережевывая. Но временами забывался и начинал быстро заглатывать еду, словно меня год не кормили. Время от времени мама шикала на меня:
– Маэль, спокойнее. Все нормально, ешь медленнее.
Окружающие смотрели на меня с интересом и отвращением одновременно. Один ребенок лет шести спросил свою мать: «А он что, один все это съест или его мама тоже будет?».
Я чувствовал себя воздушным акробатом в цирке, выступление которого привлекает внимание всех зрителей без исключения.
Когда я доедал вторую пиццу, мне стало плохо. Я встал из-за стола и пошел в туалет, меня провожали взгляды шокированных посетителей.
Когда я вышел из туалета и подошел к раковине, мужчина, стоявший около зеркала, окинул меня взглядом, полным презрения.
– Ну и что ты, блин, уставился? Проваливай отсюда, пока меня не стошнило на тебя… – устало сказал я, опираясь на раковину.
Мужчина даже не стал мне отвечать, только покрутил пальцем у виска.
Я умылся и вернулся за столик как ни в чем не бывало. Мама то и дело поглядывала на меня с опаской и пару раз предлагала остановиться. Но я продолжал есть.
Мне было совсем не стыдно. Это мой последний день в Италии, поэтому я имею полное право есть сколько душе угодно.
– Тебя ведь стошнило? Ну не мучай ты свой организм, это ведь очень опасно, – тихо говорила мама, прикрывая лицо ладонью.
Мои руки потянулись к тарелке с гребешками, я с отвращением ткнул вилкой в одну из ракушек.
– Это что, я заказал? Я же их терпеть не могу…
– Не знаю… Официант сказал, это их фирменное блюдо.
– Фу, какие они противные. Ненавижу ракушки… – Я продолжал ожесточенно тыкать в них вилкой, когда внезапно мама взяла мою руку и остановила меня.
– На нас люди смотрят.
Я встал и взял в руки стакан с колой, лед в которой уже давно растаял. Я громко постучал по стакану вилкой и торжественно произнес:
