– Я ничего не вижу! – начала задыхаться Анна Ивановна. – Включите свет, пожалуйста!
– Здесь нет света, это катакомбы, – пробасил Генрих Карлович, – но так даже веселее. Доверьтесь мне.
– Я боюсь темноты. – Анна Ивановна начала дышать все чаще, чувствуя, как пот застилает глаза.
– Тогда давайте вернемся. – Генрих немедленно развернулся и попытался снова толкнуть стеллаж.
– Нет! – вдруг воскликнула Анна и сделала глубокий вдох. – Пойдемте, только быстрее, – попросила она.
– Уверены?
– Да, идемте же, мы теряем время!
Какое-то время, показавшееся Анне Ивановне бесконечным, они шли по прямому коридору. Генрих постоянно с ней разговаривал, пытаясь отвлечь от страхов и размышлений, какие твари водятся в кромешной тьме. За это она была ему благодарна.
Его густой бас гулким эхом раздавался в темноте. Он комментировал каждый шаг, пару раз натыкался на углы, смешно ойкал, и Анна, в какой-то момент не выдержав, хихикнула.
– Куда мы идем? – в конце концов успокоив дыхание, поинтересовалась она.
– В усадьбу! Вы же в курсе, что здесь когда-то была старинная усадьба? Поэтому и поселок называется Приусадебный.
– Вы предлагаете нам ворваться в чужой дом без предупреждения? – Анна слегка вскрикнула. Ей показалось, что какое-то насекомое задело лицо.
– Не переживайте, там сейчас все равно никто не живет, – успокоил ее Генрих.
Не успела она возразить, как они уперлись в глухую на первый взгляд стену, но Генрих Карлович уверенно нащупал в ней рычаг и повернул его. В темный коридор волной хлынул свет.
Анна глубоко вдохнула и остановилась.
– Извините, мне нужно немного отдышаться. – Она отвернулась – не хотела, чтобы он был свидетелем ее слабости.
– Конечно-конечно, – послушно кивнул Генрих и вышел из тоннеля в большую кухню, обставленную дорогой техникой. Анна Ивановна последовала за ним, с интересом оглядываясь по сторонам.
– Вы уверены, что хозяева не будут возражать? – еще раз уточнила она.
– Уверен, – кивнул Генрих Карлович, закрывая дверь за ее спиной. Анна оглянулась: на месте входа в подземный тоннель уже стоял стеллаж с посудой.
– Но кому понадобилось делать этот тоннель? – удивилась она.
– Владельцу особняка. На старости лет он уже не мог сам за собой присматривать и построил «Особняк», в котором могли бы заботиться о нем и о других хороших людях. Тоннель он распорядился вырыть для того, чтобы время от времени сбегать в собственное жилье и не чувствовать себя как в тюрьме. К тому же в глубине души он в каком-то смысле так и остался мальчишкой и обожает приключения и тайны. Еще у него военное прошлое, которое приучило всегда иметь ходы отступления.
Анна с удивлением посмотрела на Генриха, одетого в традиционную гимнастерку. Он кашлянул:
– Мы с ним вместе служили. Мой приятель родился в семье питерского архитектора и вырос в доме с потайными ходами, в его квартире даже была спрятана лестница на второй этаж. Возможно, это просто отголоски детства. А может быть, скука и наличие денег, – вздохнул Генрих Карлович.
– Понятно, – кивнула Анна Ивановна. – И где хозяин теперь? Умер?
– Нет-нет, что вы! Просто временно отсутствует.
– Ясно. – Анне было, в сущности, плевать на хозяина, куда больше ее занимало увиденное.
По сути это была кухня-столовая. Кованая ажурная решетка разделяла ее на две части: справа находилась кухня, а слева – столовая.
Современная кухня была отделана плиткой и хромом и выглядела стерильной. Для столовой дизайнер нашел решение в стиле кантри: пол из грубых досок, высокий потолок обшит деревом и отделан декоративными балками. Центральным элементом служил огромный камин, навевающий мысль о средневековых замках. Анна уважала смешение стилей, считала его высшим пилотажем, но, увы, удавалось оно лишь единицам. Остальные скатывались в пошлость и цирк «Дю Солей». Но в этом доме все было на своем месте. Анна немедленно почувствовала профессиональный интерес: хорошо было бы посмотреть, как устроены другие помещения? Но она тут же одернула себя: «Сдался тебе этот дом! Не о том думаешь!»
– Ну что, пойдемте рисовать? – обратилась она к Генриху, борясь с искушением попросить об экскурсии, и тут же вспомнила: – Мы же не взяли ваш мольберт и кисти!
– Ничего, у меня здесь кое-что припрятано. Я иногда сбегаю сюда, чтобы почувствовать себя молодым и независимым, – грустно улыбнулся он.
Из кухни-столовой створчатые двери вели на застекленную террасу, уставленную зелеными растениями в кадках. Судя по всему, за домом приглядывали. Посреди террасы стоял большой грубый деревянный стол, на котором лежали кисти, краски, холсты. В углу стоял мольберт.
Ловко подхватив все принадлежности одной рукой, Генрих Карлович предложил другую Анне Ивановне, деликатно прокомментировав:
– Место, где я обычно рисую, находится у самой реки. Так как усадьба стоит на холме, то к этому месту ведет довольно крутой спуск. Лучше обопритесь об меня. Можно было бы пройти через парк, спуститься к воротам и свернуть от них к реке, но если по округе шныряют полицейские, я боюсь, что нас заметят.
– Да-да, конечно. – Анна Ивановна была благодарна ему за эту деликатность.
После путешествия в темноте руки тряслись сильнее обычного, но почему-то в лапищах Генриха Карловича дрожь моментально утихала.
Генрих распахнул ведущую в сад дверь террасы, и они вышли из дома. От открывшегося вида захватило дух. Тяжелая река лениво текла между берегами, покрытыми осенней травой. Водяные блики щедро рассыпали по округе солнечных зайчиков, отчего казалось, что берега усеяны весенними цветами.
– Красота-то какая! – ахнула Анна Ивановна, а Генрих Карлович, довольный произведенным эффектом, тихонько засмеялся.
Анна подумала, что, будь у нее такой дом, она, пожалуй, и задержалась бы немного на этом свете. Каждое утро, сколько позволило бы здоровье, выходила бы на террасу, слушала птиц и смотрела на смену сезонов.
Некоторое время они молча любовались открывшейся картиной, а затем принялись осторожно спускаться. Приблизившись к воде, Генрих разложил легкий переносной стульчик для Анны Ивановны (когда и где он успел его прихватить?), а затем установил свой мольберт и занялся подготовкой краски.
– Знаете, я мечтаю написать этот пейзаж. Прекрасно понимаю, что мастерства у меня никогда в жизни не хватит, но мечтать мне это не мешает, – пробасил он.
– Ну вы же пишете душой. – Анна Ивановна внезапно смутилась, ей стало стыдно за свое ночное хамство. – В этом случае мастерство не основное, главное, чтобы вам самому нравилось.
– А вы когда-нибудь писали картины? – полюбопытствовал Генрих.
– Я? Боже упаси! – фыркнула Анна. Любой красоте она предпочитала функционал. Для красоты есть другие, специально обученные люди.
