— Да... ну и что?
— Ты не замечаешь, что у него корма там, где должен быть нос?
— Да, вижу.
— Должно быть, кораблем командует редкостный дурак. Спустимся вниз, я хочу видеть это поближе. Чтобы никто потом не говорил, что любой корабль может приставать, как ему вздумается, к моей лондонской пристани.
Король был в гневе.
— Что за идиот капитан на этом корабле? — спросил он, оказавшись рядом с «Барбаикой».
— Его зовут Жан Карре, — ответил юнга, — но если вы желаете с ним разговаривать, вам придется быть повежливее, у него очень острый слух.
Пока шли эти переговоры, королева с любопытством рассматривала корабль и удивилась, увидев лица, изображенные на корме.
— Чем сердиться, — сказала она мужу, потянув его за руку, — посмотри лучше на эти три портрета. Не находишь ли ты, что это — портрет нашей дочери, а тот — ее горничной. Я, правда, не знаю, кто этот ребенок между ними. Все это очень странно. Пойди-ка и спроси у капитана — вежливо. А то, если тебя понесет, то мы ничего не узнаем. Тебе ведь должно быть известно, что в гневе ты делаешь только глупости.
Как раз в это время Жан Карре появился на мостике.
— Извините, капитан, — сказал король, приподнимая шляпу, — не будете ли вы столь любезны сказать мне, как эти портреты попали в вашу собственность?
— Черт побери! Но это я и велел их написать!
— А оригиналы?
— Это моя законная супруга, а это — ее горничная, ну а ребенок... могу с удовольствием сказать, что я — его отец!
— Как! Ваша супруга? — вскричала королева. — Но обнимите же меня, ведь вы мой зять!
— Обнимите меня тоже! — закричал король.
— Вот дьявол, — заметил Жан Карре, — знал бы я, что у меня есть родственники в городе Лондоне!
Но тем не менее он обнял короля и королеву.
Потом он рассказал им, как он выкупил их дочь у пирата, как она стала его женой.
— Все это замечательно, — сказал король, — главное, что она жива. Вот уже более двух лет, как мы оплакиваем ее гибель. Но вы, мой зять, вы должны побыть немного с нами, чтобы мы ближе узнали друг друга. Я хочу, чтобы вы поселились в нашем дворце. Ваш помощник заменит вас на корабле. А я позабочусь о довольствии экипажа.
— Договорились! — ответил Жан Карре.
И он отправился во дворец вместе с родителями своей жены. Два месяца он вел роскошную жизнь. Король посчитал для себя честью показать ему все свое королевство, и уж не пешком, уверяю вас.
* * *
Однажды, когда они прибыли в большое селение, они увидели, что все улицы полны народу.
— Что бы это значило, такое скопление людей? — спросил Жан Карре.
Они протиснулись сквозь толпу. Страшное зрелище предстало перед ними. Два здоровенных молодца волокли за ноги труп. Голова казненного с глухим стуком ударялась о мостовую. Народ горстями швырял в него грязь.
— В какой это стране мы живем? — закричал Жан Карре громовым голосом. — Разве не обязаны мы почтительно относиться к смерти?
Один из мужчин, тащивших тело, ответил:
— Но этот не оплатил свои долги перед смертью. Поэтому мы с ним так и обращаемся. Так всегда было заведено у нас, и так будет. Злостные должники — как сорная трава. То, что они умирают, — этого мало. Надо, чтобы их пример не посеял зерна. То, что вы видите, это еще пустяки. Когда мы дотащим его вон до того карьера, мы изрубим его на кусочки, как фарш, и разбросаем его на корм диким зверям и хищным птицам.
— Будь вы в Нижней Бретани, это вас бы изрубили на куски, — выругался Жан Карре. — Какой долг оставил после себя этот несчастный?
— Сто франков!
— Прекрасно! Вот вам ваши сто франков! Надеюсь, теперь его останки — мои?
— Да, можете делать с ними, что хотите.
— Я похороню его со всей пышностью, чтобы показать вам, англичанам, как бретонцы почитают умерших.
Король слушал его и не осмеливался вступиться, боясь не угодить своим подданным, и еще больше — своему зятю.
Жан Карре организовал похороны по обычаям страны и оплатил все расходы. Потом он заказал самым лучшим каменщикам надгробную плиту, на которой были выбиты имя умершего и его собственное.
Король, слегка обеспокоенный, сказал ему:
— Может быть, теперь мы можем вернуться в Лондон?
— Черт возьми, конечно! — ответил Жан Карре. — То, что я здесь увидел, меня ничуть не располагает к дальнейшему путешествию.
Они тронулись в обратный путь.
Вернувшись в Лондон, Жан Карре объявил тестю и теще, что он считает, что уж слишком давно не видел своей жены. И поспешил вернуться на борт «Барбаики».
— Вы уйдете в плавание, — сказал ему король, — но не на том корабле, на котором пришли. Помните, что вы мой зять. Зять короля Англии не может плавать на корабле тоннажем в три сотни, как простой хозяин каботажного судна. Я отдал приказ приготовиться моей эскадре. Она полностью в вашем распоряжении. Адмирал флагманского корабля будет всегда при вас, как матрос при капитане.
В глазах Жана Карре вся эскадра английского короля, с адмиралом или без него, не стоила «Барбаики».
Но все-таки он отправился в плавание на флагманском корабле.
В чем очень скоро ему пришлось горько раскаяться.
Рулевым на борту этого флагмана был один дворянин по имени Хуан, довольно красивый мужчина, но я за него не дал бы и двух лиардов.
К вечеру первого дня плавания Жан Карре был несколько удивлен, увидев, что другие корабли эскадры сравнялись скоростью с тем, на котором плыл он.
— Послушай, — недовольно сказал он Хуану, — почему это мы так тащимся? У корабля есть все, чтобы идти впереди. Ты плохой рулевой!
— Нет, я не плохой рулевой! Но как можно управлять кораблем, если штурвал не на своем месте?
— Я посажу вас на две недели на гауптвахту! Штурвал был на своем месте, когда мы снимались с якоря.
— Смотрите сами!
— Сейчас увидим.
Когда Жан Карре наклонился, чтобы посмотреть, Хуан схватил его за ноги и перебросил через борт.
— На помощь! На помощь! — закричал бедный капитан.
Увы! Плачевно, но ему оставалось только погибнуть. На море была буря. Его закрутило в глубину между валами. Хуан так быстро сделал свое дело, что никто и не заметил исчезновения королевского зятя. К тому же адмирал навряд ли позаботился бы о том, чтобы его вытащить. Он был слишком раздражен тем, что ему приходилось подчиняться простому капитану бретонского судна.
Итак, корабль продолжал свой путь, как будто ничего не случилось.
— Придется умереть! — сказал себе Жан и стал читать короткую молитву.
