Если бы, пока корабль стоял на месте, лоцману хватило ума произнести «Упокой, Господи», он бы спас всю эту команду мертвых моряков.
Рулевой — тот, как считается, кто утонул последним в текущем году. Сборщики водорослей однажды вечером, когда были на мысу Килауру, в восточной части острова, увидели паруса «Баг-Ноза», тихо кравшегося вдоль мыса. Среди сборщиков была вдова Фоке, ее муж пропал во время прилива у Сейна, и море не вернуло его тела. Можно представить, что с ней сделалось, когда в рулевом потустороннего корабля она узнала пропавшего мужа. Это был он, без сомнения, и она не удержалась, протянула руки к его Анаону — духу — и закричала:
— Жозон! Жозон кес! (Жозеф! Жозеф, дорогой!)
Но он разве что только не отвернулся. И корабль удалился тихо, не оставляя даже за собою следа на воде, которую он рассекал.
На борту «Юной Матильды»
Я был в те времена матросом на «Юной Матильде» из порта Трегье. Мы ходили в Исландию. Мой брат тоже был в экипаже.
Однажды ночью, когда из четверых нас осталось двое — брат на носу, я на корме корабля, я вдруг увидел, что он бежит ко мне в полном ужасе.
— Лор, — говорит он мне шепотом, — иди скорей! Там кто-то стонет, привязанный к форштевню...
Я бросился на нос, стараясь бежать тихо и прислушиваясь. Мне было, признаюсь, страшновато, по коже пробежал мороз. Но я ничего не услышал.
— Пройди еще немного вперед, — прошептал мне брат, — до рынды, и наклонись над бортом.
Я предпочел бы вернуться, но мне не хотелось, чтобы меня посчитали трусом. И я дошел до рынды и наклонился над водой.
Тогда я услышал...
Вы знаете, мне кажется, что сейчас у меня в ушах эти крики, эти долгие стоны отчаяния.
Почти обезумев от ужаса, я помчался будить капитана.
Едва я произнес первые слова, как он потребовал, чтобы я молчал.
— Никому в экипаже не говори про это. Все это для меня не новость. Это, наверное, дух одного из наших старых товарищей, погибших в море, который несет свое наказание поблизости от «Юной Матильды». Не обращайте на него внимания, остерегайтесь его потревожить. И главное, не наклоняйтесь больше над бортом — вас утащит смерть.
Капитан умолк. Я повернулся, чтобы идти на свое место на палубе. Но он снова меня позвал:
— Лор, будьте осторожны и у штурвала.
И он рассказал мне историю, которая приключилась во время последнего плавания.
«Юная Матильда» бросила якорь в месте лова рыбы. Был сильный туман. В двух шагах ничего не было видно, даже мачт, и без них корабль был похож на понтон. Вдруг капитан увидел, что палуба заполняется какими-то женщинами. Они были одеты в черное, закутаны в траурные плащи, с капюшонами, надвинутыми на лицо. Их было так много, что невозможно сосчитать. В двадцать раз больше, чем обычно бывает на пасхальной службе. Они смотрели по сторонам, словно искали что-то или кого-то.
— Ты понял, что это были за женщины?
— Души мертвых, без сомнения.
— Да, души матерей, жен, невест, которые искали своих любимых, утонувших в Исландии. Они искали своих покойников, чтобы вытолкнуть их на берег и похоронить в освященной земле. Я стоял, оцепенев. Если бы я открыл рот или пошевелился, меня бы не было сейчас здесь. Всегда следуй моему примеру, Лор, когда окажешься в такой же ситуации. Это самое надежное.
...На следующее утро капитан собрал экипаж и строго запретил всем ходить на нос корабля, только в случае крайней необходимости.
Люди удивились такому приказу. Но мой брат и я, мы-то знали, что к чему.
* * *
Если корабль подбирает на борт утонувшего, полагается произнести заклинания, например сказать:
— Мы берем тебя с нами, но ты не должен принести нам несчастья!
И надо все время следить за тем, чтобы тело мертвеца не прикоснулось ни к якорю, ни к веслам, ни к одному из корабельных приборов.
Фальшивые похороны утопленников Проэлла
В Уэссане, где все мужчины — моряки, море взимает дань от каждого рода по нескольку жертв. Тем, чьи тела находят, на кладбище обеспечено последнее жилище. Но длинен список тех, кого не вернул океан. Чтобы эти пропавшие, у которых нет могилы, не были обречены на вечные скитания в ином мире, для упокоения их душ жители Уэссана совершают фальшивые похороны. Такая церемония называется «проэлла» (возможно, это искаженное начало какого-то латинского псалма, предполагаю, что это «Pro illa anima...»).
Происходит это следующим образом.
Как только в управу острова к старосте моряков поступает официальное сообщение о том, что кто-то из жителей утонул, он призывает к себе — нет, не мать, и не вдову, и не дочь умершего, а самого старшего мужчину в роду. Его ставят в известность о кончине пропавшего. Старейший тотчас отправляется в дорогу через весь остров, идет к каждому из родственников семьи — их бывает иногда человек шестьдесят, а то и восемьдесят — и объявляет им печальную новость, неизменно произнося такую формулу:
— Ставлю вас в известность, что этим вечером проэлла по такому-то!
И только с наступлением ночи он идет в дом умершего. Он входит крадучись во двор и идет к окну, чтобы посмотреть, дома ли жена, которая еще не знает, что стала вдовой, и, заметив ее в кухне, стучит трижды по стеклу. После таких приготовлений он входит в дверь и произносит одну лишь ритуальную фразу:
— Этим вечером у тебя проэлла, мое бедное дитя!
Соседские женщины, спешащие следом за ним, входят тогда в дом, и их причитания и плач шумно сопровождают горе семьи. Это называется «соблюсти траур». Чем горестнее и надрывнее причитания, тем больше они радуют душу покойника. Не прерывая оплакивания, все занимаются приготовлениями похорон. На стол, освобожденный от еды и посуды, стелется белая скатерть; на скатерть кладут крестом два сложенных полотенца, на перекрестие полотенец кладут крестик, который быстро делают тут же из двух восковых палочек, которые освящаются в церкви на Сретенье. Этот крестик как бы представляет собою покойника. Тарелка, куда наливают домашней святой воды и кладут веточку самшита, и зажженные свечи на скамьях по обе стороны от стола дополняют это импровизированное погребальное ложе.
Между тем со всех концов острова на проэллу собираются родственники. И начинается бдение по умершему. Профессиональная «молитвенница» читает обычные молитвы, а присутствующие вторят ей. Иногда между двумя «Де профундис» она произносит похвалу пропавшему.
На следующий день, как это бывает и на обычных похоронах, духовенство приходит за «телом», то есть за маленьким желтым восковым крестиком, лежащим на белых полотенцах. Его несут на руках, точь-в-точь как настоящий гроб. За ним идут все — мужчины с непокрытой головой, женщины в траурных плащах и капюшонах. Посреди церкви ставят катафалк, на который кладут крест проэллы. Священник служит панихиду, дает отпуст
[36], потом идет к замурованному в стене одного из боковых нефов хранилищу и запирает туда крестик, вместе с такими же другими, которые были положены туда раньше. Крестик остается в этом временном «погребении» до вечера первого ноября. В этот вечер, после вечерни, все крестики проэллы, собранные за год, перенесут торжественно в особый памятник в центре кладбища — это общая могила всех жителей Уэссана, пропавших в море. И этот памятник, похожий на маленькую цистерну, закрытую решеткой, тоже называется «проэлла».
