— Согласны, спорим, — отвечали Жак и Фанш, которым не очень-то понравилось, что их назвали тупицами. — Спорим, и будь что будет.
— Тогда пошли все за мной. Останетесь на ступеньках ограды и будете оттуда смотреть, чтобы все было без обману.
— Я, — заявила хозяйка, — никуда не пойду. Это все против воли Божьей!
Но ее муж пошел вместе с молодыми людьми. Все трое поднялись на ступеньки кладбищенской ограды и остались снаружи. А служанка Катик вошла внутрь и двинулась к церкви по песчаной дорожке между могилами.
Ночь была светлой, всходила луна.
Дойдя до церкви, Катик начала ее обходить, шагая размеренным шагом, как во время крестного хода. Слышался ее голос, чистый и свежий, как вода из источника, она пела красивый церковный гимн: «Слава тебе, Царица Небесная...»
Так она сделала первый круг, потом второй.
Хозяин кабачка сказал парням:
— Ну все, считайте, что она выиграла пари. Пойдем пропустим по стаканчику до ее возвращения.
И они вернулись в харчевню.
Катик тем временем начала третий круг.
Когда она проходила перед порталом церкви, она увидела, что центральная дверь широко открыта. Катик украдкой заглянула внутрь церкви. В нефе стоял катафалк, как это бывает в дни похорон или во время панихиды, а на катафалке был расстелен саван. Вокруг горели свечи в больших серебряных шандалах.
Катик тут же решила: «Это Жак и Фанш с досады вздумали меня напугать: зажгли свечи, бросили простыню на катафалк...»
Она тут же схватила простыню, быстро завершила круг и вернулась в харчевню.
— Вот вам ваша простыня. Я — стреляный воробей!
Хозяин и оба парня переглянулись, им показалось, что Катик помешалась.
— Не делайте удивленного вида, — сказала она им, — это же вы бросили полотно на катафалк и зажгли свечи. Меня на такую удочку не поймаешь.
— Катик, — ответил хозяин, — мы не только не были в церкви, но и на кладбище-то не входили.
— Увидите, это все плохо кончится! — отозвалась со своей постели хозяйка — она уже легла спать. — Ложитесь-ка рядом со мною, Катик, а завтра, послушайтесь меня, пойдите исповедуйтесь.
Хозяин кабачка увел молодых людей в свою комнату; Катик улеглась вместе с хозяйкой.
Ни та ни другая не могла заснуть. Всякий раз, когда Катик натягивала на себя одеяло, невидимые руки раскрывали ее. Она начала раскаиваться в своей проделке. С нетерпением ждала она утра. Как только рассвело, она поднялась и побежала в церковь. Ректор стоял в ризнице, натягивая стихарь к утренней мессе.
— Святой отец, — умоляюще сказала Катик, — исповедуйте меня поскорее.
Священник заставил ее преклонить колена здесь же, в ризнице. Она рассказала ему, не упуская ни малейшей детали, о том, что произошло ночью.
— Какой был час, дочь моя, — спросил он, — когда вы заметили открытую дверь?
— Полночь или около полуночи.
— Тогда приходите и сегодня в полночь на то же место. Принесите саван и захватите иголку и клубок толстых ниток. Расстелите саван на катафалке...
— Я не смогу, святой отец, я боюсь...
— Надо, дочь моя. Вы увидите, как на саван уляжется мертвец...
— Ой!
— И вы тотчас же завернете тело в саван и зашьете его.
— Я боюсь, господин ректор, лучше умереть...
— Не говорите этого, Катик. Если вы умрете теперь, вы будете осуждены навечно. Вчера надо было бояться, тогда вам нечего было бы бояться сегодня. Но не трусьте, вы не будете совсем одна — я буду рядом с вами.
— Спасибо, господин ректор!
— Постарайтесь шить быстро, очень быстро. Когда останется сделать три-четыре стежка, вы скажете громко, так чтобы я мог услышать: «Я закончила». Не забудьте это сделать — это главное!
— Я сделаю все точь-в-точь, господин ректор!
Незадолго до полуночи Катик была в церкви. Как и накануне, в центре нефа стоял катафалк, а в больших серебряных шандалах тлели свечи.
— Господи, Господи, помоги, — прошептала бедная девушка, — дай мне силы!
Она развернула принесенную с собою простыню и аккуратно разложила ее на катафалке. И только тогда она заметила, что простыня была ветхой и пахла тленом, а вместо нитей по швам ползли черви.
Едва только ткань была развернута, как Катик увидела наполовину истлевший труп. Он взобрался на катафалк и улегся на саван.
Катик сразу же подхватила ткань за края и принялась их сшивать.
Ректор находился здесь же, он ждал, закрывшись в исповедальне.
Время от времени он спрашивал: «Скоро ли, Катик?»
— Нет еще, — отвечала она.
И вдруг она вскрикнула: «Я закончила!»
— Господь да сохранит вас! — произнес священник.
И он быстро вышел из церкви.
На пороге он обернулся и сказал: «Ну а теперь вам объясняться с мертвым один на один».
Закон таков, что солнце восходит даже при самых худших обстоятельствах. Когда наутро церковный сторож пришел, чтобы отзвонить «Анжелюс»
[30], он обнаружил катафалк посреди церкви, хотя он твердо помнил, что накануне задвигал его в один из боковых нефов. Рядом с катафалком были раскиданы останки бедного молодого тела, на плитах пола виднелись пятна крови, даже капители колонн были ею забрызганы. Сторож бросился к дому священника. Он рассказал ректору о том, что увидел.
— Слава Богу, — сказал священник, — идите к хозяевам Катик и сообщите им, что она мертва, но скажите от моего имени, что она спасена.
История одного могильщика
В те времена могильщиком в Пенвенане был старик Поэзевара. Все называли его не иначе как Поаз-коз. Как ни стар он был и хоть и «пропахал шесть раз все кладбище» — по шесть покойников положил в каждую могилу
[31], — он мог бы вам сказать с точностью до дня, с какого времени тот или другой лежит в земле и даже на какой глубине. Короче, трудно было бы найти такого сведущего могильщика. Он просматривал насквозь закопанные им ямы. Священная земля кладбища была для него прозрачна, как вода.
И вот однажды утром ректор велел его позвать.
