Когда корабль был снабжен мачтами и готов выйти в море, его спустили на воду, и два человека принялись грузить его; но при выходе из порта на корабле их должно было быть всего трое – а именно двое братьев и кок. В это время брат Кигутикака, к несчастью, заболел; ему становилось все хуже, и в конце концов он умер, после чего Кигутикак сжег корабль и выбросил все свои припасы в море. В то время как раз наступил момент, когда должны были выйти в море китобои, отправлявшиеся в Гренландию. Хозяин сказал: «Ты грустишь и тоскуешь; прогулка отвлечет тебя и будет тебе полезна». Они вышли в путь и, подойдя к небольшому озерку, увидели пришвартованную у берега лодку; в ней пересекли озеро на веслах и высадились на другой стороне. Двинувшись дальше, они скоро вышли к следующему озеру и другой лодке и точно так же пересекли озеро; затем вышли к следующему и там тоже обнаружили лодку – такие лодки были обычным средством сообщения для путешественников в этом направлении. Пришвартовав последнюю лодку, они вскоре добрались до города в центральной части страны и зашли в один дом поесть. Пока они ели, послышался крик: «Китобои уходят! Китобои вышли из порта!» При этом известии Кигутикак всполошился, бросил незаконченную трапезу, понесся обратно к озеру и отвязал лодку; хозяин его, чуть поотстав, бежал следом. Он перебрался обратно через озера и все время был немного впереди хозяина. Когда Кигутикак наконец добрался до главной гавани, то оказалось, что все китобойные суда ушли, кроме одного, – а его команда только что сошла на берег отвязывать канаты. Кигутикак только-только успел вскочить в лодку и добраться до корабля. Его хозяин, который все это время не мог догнать его, теперь крикнул матросам корабля и велел им как следует позаботиться о Кигутикаке и не спускать с него глаз во время стоянки в Гренландии.
После многих дней путешествия они увидели южную оконечность земли; и с этого мгновения Кигутикак больше не раздевался. Он не хотел терять времени и старался собрать как можно больше всевозможных старых железок; он набивал ими карманы, поскольку не хотел уйти от европейцев с пустыми руками. Как только Кигутикак узнал свою землю и места, где прежде жил, он предложил матросам высадиться и пострелять куропаток. Те согласились, но ни на мгновение не оставляли его одного – боялись, что он или потеряется, или сбежит домой. Тогда Кигутикак сказал им: «Не бойтесь, что я потеряюсь, идите вперед за дичью»; и они оставили его ненадолго. Стоило им повернуться к нему спиной, он, не теряя времени, спрятался в глубокой расщелине; и тут же услышал, как они громко зовут его и переговариваются между собой: «Нам поручили хорошенько следить за ним; нам всем будет несладко, если он не найдется». Когда он решил, что они отошли достаточно далеко, то вылез из расщелины и двинулся дальше. Он долго бродил по тундре, пока, наконец, не заметил высокую скалу и не начал спускаться вниз. На полпути он с раздражением понял, что не может двинуться ни вперед, ни назад. Тогда он решил облегчить свою ношу и сбросил вниз все вещи, которыми были набиты его карманы, а после этого соскользнул вниз сам. Он двинулся дальше и вскоре увидел множество шатров. При виде его приближения из шатров начали выбегать люди с громкими криками: «Кигутикак идет!» – и вскоре все жители селения собрались посмотреть на него. Он спросил их на языке кавдлунаков: «Где моя семья?» – но никто не мог понять его. Тогда он спросил на своем собственном языке, и ему указали их жилище. Семья его давным-давно отчаялась вновь увидеть его, и с тех пор один мужчина, у которого не было жены, взялся содержать их всех. Кигутикак отблагодарил его тем, что позволил выбрать себе кое-что из тех кусков железа, которые он привез с собой.
72. Человек, на которого не могли смотреть европейцы
(Сказка из Южной Гренландии.)
Жил когда-то в Тасиусангуаке ловкий и умелый человек по имени Кенаке. Было это в те времена, когда китобои останавливались обыкновенно у острова Уманак (район Суккертоппена), и люди ездили туда и брали у них матак (кожу кита), который не был им нужен. Однажды и Кенаке отправился на остров с такой целью. В те времена все местные жители собирали товары для обмена с европейцами. Когда Кенаке начал переговоры с ними, он случайно чем-то обидел моряков; последовала драка, и Кенаке был убит. Капитану, однако, поначалу ничего не сообщили о происшедшем. Жена Кенаке положила его тело в лодку и собралась плыть домой; ее сын правил лодкой, а сама она теперь осталась единственным гребцом. Когда лодка готова была отойти, владелец корабля бросил в нее несколько чудесных вещиц, таких как всевозможные ножи и другие мелочи, высоко ценившиеся в то время; но жена Кенаке, не переставая плакать по мужу, выбросила все их в море. В конце, однако, сын тоже сумел схватить один нож и тайком припрятать его; он решил, что не стоит выбрасывать так много ценных предметов. Когда жена Кенаке хотела с силой оттолкнуть свою лодку от корабля, матросы ухватились за борт, чтобы не дать ей уйти; но она начала кусать их за пальцы и заставила, одного за другим, отпустить лодку; после этого им позволили вернуться в Тасиусангуак. Хотя она сильно горевала по мужу, но попросила все же родичей и соседей не мстить за его убийство. Несмотря на это, через некоторое время они начали колдовать над его мертвым телом, чтобы превратить (колдовским способом) его сына в того, на кого европейцы не смеют взглянуть, а также сделать его неуязвимым для стрел и копий.
Когда сын вырос и стал охотником на тюленей – и скопил, кстати говоря, достаточное количество товаров для обмена, – на Уманак снова прибыли китобои. Его родичи вскоре отправились на корабль; а во второй раз в их хорошо нагруженной лодке сидел и не-смотри-на-меня. Когда его родичи закончили обменивать свой товар, он взял вещи на обмен и тоже поднялся на корабль; он ждал, что матросы выйдут на палубу меняться с ним. Обнаружив, что они даже не показываются, он отнес вещи обратно в лодку, а сам вернулся на корабль с пустыми руками и принялся бродить по палубе и брать себе все, что понравилось; матросы же, хотя и видели все это, отворачивались прочь и делали вид, что ничего не замечают. Он отнес вещи в лодку и вернулся обратно; а поскольку на корабле наступило время обеда, всех гостей тоже угостили, за исключением не-смотри-на-меня. Но он отомстил тем, что пошел в каюту и взял там все, что приглянулось, вроде разделочных ножей и т. п. Его застали за этим воровством, но матросы тут же отвернулись и сделали вид, что ничего не происходит; он остановился сам, когда взял все, что хотел. Он поступал так всю свою жизнь – каждый раз, когда в то место приходили китобои. Если корабль долго стоял у Уманака и матросы замечали пропажу слишком многих вещей, они садились в шлюпку и плыли в Тасиусангуак наказывать похитителей. Подходя к берегу, они обычно кричали: «Ну-ка, выходи, тот парень, на которого никто не может смотреть!» Он выходил и спускался к ним, а его старуха мать в это время сидела на крыше дома и пела заклинания. Если колдовство удавалось, это можно было увидеть – у того из матросов, кто первым высаживался на берег, начинала идти носом кровь. Когда все матросы оказывались на берегу – и у каждого шла носом кровь, – не-смотри-на-меня начинал бегать от одного к другому, дергать их за одежду и тянуть за руки, заставляя посмотреть на себя. Потом он задирал куртку и говорил: «Я вор!» Но они только отворачивались, а он пытался заставить их направить на себя ружья и все повторял: «Это я; я – вор!» Но как он ни пытался заставить их стрелять, они только шарахались от него. Так он поступал всю жизнь, каждый раз, когда у острова швартовался китобойный корабль. Пока чужаки стояли у Уманака, мучитель не оставлял их в покое, но вечно вертелся поблизости. Никто не разговаривал с ними так часто и подолгу, как он, хотя он не понимал, что ему отвечают, а они не могли смотреть на него.
