Однажды кивигток сказал Писагсаку: «Завтра кавдлунаки собираются напасть на нас со стороны моря; давай будем следить, чтобы вовремя заметить, когда они появятся». На следующее утро они забрались на верхушку той высокой скалы, где была закреплена лестница, и увидели, что к побережью подходит несколько лодок. Старик заговорил: «Сейчас они начнут высаживаться; но когда все окажутся на берегу и попытаются взобраться по лестнице, я отвяжу ее наверху, и ты увидишь кое-что интересное». Писагсак замер в ожидании. Наконец все кавдлунаки были на лестнице; но только когда первый из них, размахивая копьем, показался над гребнем горной стены, старый кивигток отвязал лестницу. Раздался ужасный крик, и всех кавдлунаков поглотило море. Не уцелел никто.
После этой катастрофы оставшиеся жили некоторое время как прежде, но в конце концов старуха слегла и умерла просто от старости; а Писагсак затосковал по дому. Когда он сказал об этом своему хозяину, тот не стал возражать, но заметил: «Скажи всем кавдлунакам, чтобы не нападали на меня; если нападут, я уничтожу их всех». Тогда Писагсак вернулся к своим родичам, которые уже не надеялись увидеть его живым; он передал им послание кивигтока и никогда больше не покидал своего дома.
56. Ангакок Тугтутсяк
(Эта история имеется только в одной записи и включена в настоящее собрание из-за рассказа о том, что такое ангакок пулик – понятие, которое часто упоминают старые авторы в отношении гренландцев.)
Тугтутсяк и его сестра были сиротами и жили в большом доме. Случилось однажды так, что все взрослые отправились собирать ягоды и оставили детей в доме одних. Тугтутсяк, который был самым старшим среди детей, предложил: «Давайте попробуем вызвать духов»; дети занялись необходимыми приготовлениями, а сам он разделся и закрыл вход в дом своей курткой, а отверстия рукавов затянул бечевкой. Он начал петь заклинания; остальные дети смертельно перепугались и хотели убежать, но плиты пола поднялись высоко в воздух и погнались за ними. Тугтутсяк и сам готов был бежать следом, но почувствовал, что не может оторваться от пола. Он не мог освободиться, пока не заставил детей вернуться; тогда он приказал им снять куртку со входа и открыть окно, после чего в комнате снова стало светло и он смог подняться. Он велел своим товарищам ничего не рассказывать взрослым, когда те вернутся, но, как только вечером обитатели дома вышли из лодки на берег, дети помладше позабыли свое обещание и рассказали родителям: «Мы сегодня здорово повеселились; Тугтутсяк изображал ангакока; когда мы все перепугались и пустились бежать, плиты поднялись со своих мест на полу и погнались за нами». Взрослые удивились, но разрешили ему попробовать еще раз вечером. Услышав это предложение, Тугтутсяк испугался и заплакал; но после, когда охота долгое время была неудачной, взрослые захотели, чтобы он приманил поближе морских зверей. Его заставили сесть и вызвать к себе медведя и моржа, и вскоре звери уже ревели возле самого дома. Медведь вышел на берег и схватил Тугтутсяка, а затем перекинул его моржу, а тот швырнул мальчика обратно медведю.
Так медведь и морж перекидывали Тугтутсяка один другому, пока он не потерял из виду родные места; прошло еще время, и перед ним поднялась новая земля, но суша тут была гораздо ниже, чем та, где он жил прежде. Ближе к берегу медведь в последний раз схватил Тугтутсяка и вышвырнул его на берег. На берегу его чувства оживились, и совсем рядом он увидел дом; на крыше его, прямо над входом, стоял ужасный пес. Когда мальчик направился к дому, он оскалил белые зубы и принялся выть и рычать на него. Тем не менее Тугтутсяк подошел к дому и только теперь увидел, что во внутреннюю комнату, где не видно никакого света, ведет мост, узкий, как лезвие ножа. Он все же двинулся вперед и пробрался в комнату, где на лавке лежала хозяйка дома; она была больна и испытывала сильные муки. Она лежала с растрепанными и спутанными волосами, отвернувшись лицом к стене. При виде Тугтутсяка она вскочила на ноги и вскрикнула: «Зачем ты пришел? Ты не сможешь унести отсюда то, что заставляет меня страдать!» Но он бросился из узкого прохода прямо на хозяйку, схватил ее за волосы и швырнул на столб возле входа. Его руки, однако, запутались в ее длинных волосах; он полетел вслед за ней и никак не мог высвободиться. Он пытался отбросить ее прочь, но руки не выпутывались; а сама она вдруг уступила ему со словами: «Теперь я вижу, что ты сможешь избавить меня от страданий». Тугтутсяк всмотрелся повнимательнее и увидел, что ее глаза, ноздри и рот забиты землей и грязью. Он счистил грязь и выбросил ее из дома; после этого ужасная женщина немного успокоилась, а немного спустя заговорила снова. «Теперь прибери мои волосы», – сказала она. Он собрал ее волосы в обычный пучок на макушке; после этого она сняла с гвоздя на стене орлиные крылья и заново раздула дымившую лампу, так что она ярко запылала. Он только теперь заметил, что стены увешаны шкурами вроде тех, что используются на обтяжку лодок; но хотя лампа теперь горела вполне ясно, он почему-то не мог ничего рассмотреть в дальних углах, где по-прежнему царила полная темнота. Через мгновение он вновь услышал речь ужасной женщины: «Мой гость не должен уйти один; пусть кто-нибудь проводит его из дома»; тут же из стены появился маленький человечек с коротеньким носиком, а за ним высыпала целая толпа подобных созданий; все они направились к выходу, и, когда последний пропал из вида, все они громко закричали: «Ках, ках – са, са!» – в точности как гагарки. За ними вскоре последовали другие разновидности – то с плоскими, то с загнутыми носами; но вот их стало слишком много, и она воскликнула: «Хватит!» Когда последние из них собирались миновать Тугтутсяка, он царапнул некоторых из них по лбу. Он заметил, что сразу за дверью эти люди превращаются в птиц, и отметил некоторых самых красивых, чтобы узнать их потом, если случится поймать. После этого появилось еще несколько разных любопытных существ, в том числе несколько бородатых, с большими головами, но, как только их стало слишком много, она снова воскликнула: «Хватит!» Все они прошли мимо Тугтутсяка, и он заметил, что лампа теперь горит еще ярче; проход в дом стал вполне ровным и достаточно широким, а пес дружески махал ему хвостом. Одновременно со всеми этими странными событиями родичи у него дома заметили, все его вещи вдруг начали дрожать.
Домой он путешествовал точно так же – медведь и морж перебрасывали его друг другу; вот медведь бросил его в последний раз, и он угодил в свое стойбище, где родичи как раз сели петь заклинания, пытаясь добиться его возвращения. Он влетел в дом с шумом, по которому все узнали о его появлении, и старший из родичей приказал: «Зажгите для него лампу». В свете лампы все увидели, что на его теле нет ни одного непокалеченного кусочка. Всюду на нем были раны от зубов медведя и моржа, и никто не слышал его дыхания. Тогда лампы вновь были потушены и снова началось пение; через некоторое время он начал чуть оживать, но на рассвете они увидели, что раны его еще не зажили, и продолжили петь. Один хвастун, случившийся среди них, вышел на рассвете взглянуть на лед, а по возвращении воскликнул: «Кажется, жалкую охоту он нам наколдует»; но Тугтутсяк только пробормотал: «Подожди немного – пусть заживут мои раны, тогда посмотрим». Когда раны начали заживать, с юго-востока вдруг налетела буря. Тот, кто вышел на разведку, быстро вернулся и рассказал, что лед стремительно отступает от берега; и тут же во множестве появились гагарки и другие птицы. Обитатели дома поспешили наружу с дротиками на птицу, и вскоре их каяки были полны. Хвастун, однако, сумел добыть всего одну птицу.
