— Прекрасно-прекрасно, полный порядок, счастливая семья и долгая жизнь до ста лет.
После того как Лю Шуанцзюй и Ван Чанчи улеглись спать, Ван Хуай стал в одиночку заливать свое горе. На рассвете, когда Лю Шуанцзюй уже проснулась, он все еще пил.
— Что тебя гложет? — спросила Лю Шуанцзюй.
Ван Хуай попросил перекатить его коляску в спальню. Оказавшись в спальне, он попросил ее закрыть дверь. Лю Шуанцзюй послушалась.
— Умеешь хранить тайны?
Лю Шуанцзюй кивнула.
— Вчера, когда я взял в руки одежду Ван Чанчи, — начал Ван Хуай, — я увидел много крови. Это ужасно, похоже, нас ждет полное разорение и гибель.
Лю Шуанцзюй в один миг побледнела и спросила:
— А ты не мог ошибиться?
— Я проверил трижды, — ответил Ван Хуай, выставив три пальца.
— И что же нам делать? — в некотором смятении спросила Лю Шуанцзюй.
— Его нельзя выпускать из дома, надо оставить его в деревне.
— Но если он не вернется в город, кто позаботится о Дачжи и Сяовэнь? Твои гадания — это сплошная дурость, откуда такая уверенность?
— Как бы то ни было, главное — не говори об этом Чанчи, иначе беды не миновать.
— Другим ты тоже предсказываешь с такой точностью?
— Некоторым — да, некоторым — нет.
— Это суеверие.
— Хотелось бы так думать…
На самом деле весь прошлый вечер Ван Чанчи провел как на иголках. Лежа в кровати, он никак не мог выкинуть из головы Сяовэнь. Вот она пошла за водой, вот она что-то готовит, кормит свиней, стирает одежду, подметает пол, спит… Все, что происходило в их доме, было связано с ней, и теперь эти картинки одна за другой пробегали перед глазами, словно кадры из кинофильма. За обедом Ван Хуай вдруг сказал:
— Все-таки удивительно, почему вчера мне не удалось проткнуть то окно?
— Может, не хватает мастерства? — предположил Ван Чанчи.
— Ладно, ты народ дурачишь своими фокусами, но неужто ты думаешь втюхать свой товар на внутреннем рынке? — встряла Лю Шуанцзюй.
— Да на мне места сухого не остается, к чему мне тратить столько сил на одурачивание?
В общем, каждый остался при своем мнении, и разговоров за столом больше не было. После обеда Ван Чанчи через рощу осторожно вышел из своей деревни и отправился в дом Сяовэнь. Родители Сяовэнь, а также ее старший брат с женой словно о чем-то знали, все как один не выказали ему должного гостеприимства и не предложили ему даже глотка воды. Отец Сяовэнь и вовсе ему пригрозил: «Чтобы ноги твоей в моем доме больше не было, а будешь приставать, я на тебя быстро управу найду». Пришлось Ван Чанчи уйти ни с чем. Когда он вернулся, в их доме уже собрались все деревенские. Ван Дун лишился двух пальцев, которые ему оторвало, когда он ездил на подработку в Шэньчжэнь. Лю Байтяо, как всегда, проиграл и теперь пришел просить у Ван Чанчи денег. На Чжан Сяньхуа из-за превышения деторождаемости мало того, что наложили штраф, так еще и стерилизовали ее мужа. Чжана Пятого, по словам Дайцзюня, одолела неизлечимая болезнь. На что Второй дядюшка выругался и уточнил, что болезнь эта называется сифилис. А Ван Чанчи про себя подумал: «Сначала Чжан Хуэй зарабатывает деньги, торгуя своим телом, потом высылает эти деньги Чжану Пятому, а тот на эти деньги идет к проституткам. Не это ли называется порочным кругом?» Пока они разговаривали, явился и сам Чжан Пятый. Окружающие кинулись его усаживать, причем настолько любезно, что сразу становилось понятно, что никто не хотел оказаться с ним рядом, чтобы не заразиться. Чжан Пятый стал спрашивать Ван Чанчи, как поживают Чжан Хуэй, Дачжи, Сяовэнь. Ван Чанчи повторял: «Все хорошо». И каждый раз, когда он произносил эти слова, сердце его захлестывала горечь.
Ван Хуай и Лю Шуанцзюй каждый день уговаривали Ван Чанчи остаться, точно удерживали его от неотвратимой беды. Они бы его и не уговаривали, если бы сам Ван Чанчи не сидел как на иголках: стоило ему проснуться, он тотчас заводил речь о возвращении в город. Ван Хуай ему говорил: «О Дачжи позаботится Сяовэнь, куда ты торопишься?» Ван Чанчи и сам не понимал, чего ему не сидится дома. Дачжи он определил в другую семью, Сяовэнь испарилась, спрашивается, зачем он так рвался в город? В городе он скучал по дому, дома — по городу. Словно маятник, он мотался туда-сюда, не зная, где приткнуться. Наконец Ван Хуай ему сказал: «Если тебе и правда так нужно возвращаться, возьми с собой табуретку». Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй его не поняли. Тогда Ван Хуай объяснил, что если сидеть на домашней табуретке, то везде будешь чувствовать себя как дома, и если даже попадешь в неприятность, то с тобой всегда будет благословение предков. На этот раз Лю Шуанцзюй его поняла, а Ван Чанчи — по-прежнему нет. Лю Шуанцзюй привязала к табуретке веревочку и, когда Ван Чанчи уже собрался уходить, подвесила ее ему на плечо. Ван Чанчи табуретку снял, Лю Шуанцзюй подвесила ее снова, и это повторилось несколько раз подряд, пока Ван Чанчи не отшвырнул табуретку подальше. Лю Шуанцзюй вдруг зарыдала. Она поняла, что Ван Хуай хотел сделать эту табуретку оберегом против кровавого несчастья, которое ему привиделось. Но Ван Чанчи ничего об этом не знал, поэтому Лю Шуанцзюй, которая поклялась молчать, оставалось лишь надрывно всхлипывать. Ван Хуай сказал Ван Чанчи: «Если возьмешь эту табуретку, считай, что ты возьмешь с собой нас. Если человека сопровождают родные, то в случае какой-нибудь драки силы его приумножаются».
По дороге в город эти слова Ван Хуая никак не выходили из головы Ван Чанчи. Он вспомнил, как когда-то, покидая родной дом, он взял с собой стул. Тот стул сначала сопровождал их во время поездки в отдел народного образования, где на местной спортплощадке они устроили сидячую забастовку, потом Ван Чанчи на том же стуле посещал подготовительные занятия в уездной школе. На него вдруг нахлынула такая тоска, что, доехав до уездного центра, он решил наведаться к классному руководителю, который все еще хранил его стул. Тогда Ван Чанчи взял этот стул и, закинув за спину, направился на рейсовый автобус до провинциального центра.
56
В тот вечер Ван Чанчи планировал доставить Дачжи прямиком в квартиру, где проживало семейство Линь Цзябая. Но, проехав две остановки, он вдруг засомневался, побоявшись, что такие его действия вызовут подозрения у Фан Чжичжи. Он стал метаться между прямым и окольным путями. Проехав еще одну остановку, Ван Чанчи взял себя в руки, понимая, что из-за его метаний может проснуться и заплакать Дачжи. Тогда, стиснув зубы, Ван Чанчи вышел на четвертой остановке и пересел на автобус номер двадцать один, чей маршрут проходил мимо детского дома.
Получив звонок от Чжао Динфан, Фан Чжичжи тотчас прибыла на место. Она влюбилась в этого прелестного малыша с первого взгляда. У него были красивые черты лица, он был здоров по всем показателям, и у него была третья группа крови; при этом мальчик обладал превосходным слухом, четко складывал звуки, выглядел вполне упитанным и был хорошо одет. Совсем не верилось, что от него отказались бедняки. Но более всего ее пленило то, что когда она уже собралась уходить, малыш вдруг ухватился за ее безымянный палец и назвал мамой. И она окончательно сдалась. Однако ей еще следовало пройти через некоторые процедуры, а также известить обо всем Линь Цзябая, Лу Шаньшань и Фан Наньфана, чтобы принять решение вместе. В течение недели их семейство дважды наведывалось в детский дом, все высоко оценили малыша, поэтому бумаги по его усыновлению были оформлены. Фан Чжичжи дала ему имя Линь Фаншэн. Когда пришла пора его забирать, Линь Цзябай лично приехал за ним на машине, а Фан Чжичжи посадила его к себе на колени. Всю дорогу Линь Фаншэн бодрствовал и при этом не плакал.
