Как-то раз Ван Чанчи получил письмо от Ван Хуая:
«Чанчи, что все-таки случилось? Я и твоя мать в последнее время совсем потеряли сон, нас не покидает тревога, то и дело бросает в холодный пот, есть предчувствие какой-то беды. Будет время, вышли три любые предмета одежды, которые носил каждый из вас, я на вас погадаю. Как там Дачжи? Уже научился ходить? Вышли, пожалуйста, несколько его фотокарточек. Мы по нему очень соскучились.
Папа»
Ван Чанчи решил съездить домой. Он сел на рейсовый автобус и поехал в деревню. Доехав до ущелья, он не ринулся к дому бегом, как раньше. Сейчас каждый шаг давался ему с большим трудом, словно его удерживала какая-то сила. День клонился к вечеру, до наступления темноты оставалось еще два часа. Не желая быть замеченным, Ван Чанчи укрылся в ближайшей роще. Ему подумалось, что если он средь беда дня не решается вернуться в собственный дом, это не иначе как полный провал. Он уселся в роще. Густой запах свежей и гнилой зелени смешался с ароматом цветов, вокруг с противным писком вились комары. Горы кругом выглядели как и прежде, а вот сама деревня показалась Ван Чанчи еще более запущенной и чужой. Особенно его поразил вид собственного дома: сильно покосившийся, словно его опрокинуло ветром, он все еще стоял на прежнем месте. Шелестом морского прибоя разливались голоса ночных насекомых, небо на секунду всполыхнуло и неожиданно померкло. Растворился в ночной тьме молочно-белый дымок печных труб, вернулось в деревню стадо коров, кое-где слышались голоса запоздалых путников. С последними лучами заката Ван Чанчи переметнулся из рощи в кусты чайной плантации, а оттуда — на задний двор своего дома. Едва он толкнул полураскрытую калитку, как та заскрипела. «Кто?» — спросил Ван Хуай. Ван Чанчи не ответил, а пошел прямиком в дом. Он застал родителей за ужином. Те, увидав сына, тотчас перестали жевать.
— Ты почему вернулся? — спросил Ван Хуай. — А где Дачжи? Сяовэнь? Почему они не с тобой?
— Иди сперва умойся, — сказала Лю Шуанцзюй, — а я чего-нибудь для тебя приготовлю.
Ван Чанчи поставил на пол свои вещи и уставился на два тянувшихся от пола до потолка ободранных ствола, которые подпирали совсем уже покосившуюся главную балку. Взгляд Ван Хуая проследовал за его взглядом, на самом верху их глаза встретились.
— Ничего страшного, — заметил Ван Хуай, — годик-другой еще продержится.
— Я разве не давал тебе двадцать тысяч на постройку дома? — спросил Ван Чанчи.
— Когда Сяовэнь родила, я их снова отдал вам.
— А я думал, ты заработал те деньги, попрошайничая по дороге.
— Тех денег хватало лишь на проживание и питание.
Ван Чанчи открыл сумку, вынул оттуда пачку денег и сказал:
— Это я заработал сам, на новый дом хватит?
— Хватит-то хватит, — ответил Ван Хуай, — но не могу я их принять от тебя. Вам и квартиру снимать нужно, и Дачжи на что-то кормить, а еще откладывать на его учебу.
— Нет, не надо… — Ван Чанчи хотел уже было раскрыть всю правду, но быстро прикусил язык и сказал: — Я смогу заработать.
Ван Хуай лишь вздохнул и сказал:
— Если ты будешь работать и на свою семью, и на нашу, то не слишком ли тяжелой окажется такая ноша?
— Потихоньку справлюсь, — ответил Ван Чанчи.
Глубокой ночью Ван Хуай подготовил жертвенную бумагу, небольшой кусочек мяса, самогон, рис, петуха и две медные тарелки, после чего, выпрямившись в своей коляске, приступил к гаданию. Год назад, признав своим учителем Гуан Шэна, Ван Хуай подрядился работать шаманом. Прежде чем взяться за это ремесло, он сомневался, однако, тщательно все взвесив, он рассудил, что раз он не может ходить, но при этом крепок духом, то может помогать иначе, и шаманство, похоже, было его единственным выбором. Его культурный уровень был выше, чем у Гуан Шэна, соответственно, шаманство ему давалось лучше. Так что теперь, если жители их деревни или окрестных деревень хотели погадать, то по большей части они обращались уже не к Гуан Шэну, а к Ван Хуаю. Едва у кого-то возникала такая потребность, за Ван Хуаем отправляли людей, которые доставляли его куда надо, при этом старались угодить ему кто спиртным, кто едой, кто чаем, кто сигаретами. Некоторые шутники отзывались о нем особо лестно, считая его примером обходительности: ведь Ван Хуаю даже не требовалась отдельная табуретка, он всюду ходил со своим «стулом» и даже во время действа оставался в своей инвалидной коляске. Ван Хуай радовался, что в этом мире еще остались ремесла, занимаясь которыми, не требовалось стоять на ногах, иначе он бы не выжил. После камлания он получал символическую плату, а кроме того — жертвенного петуха. Его стали уважать, во-первых, за то, что он переплюнул Гуан Шэна, а во-вторых, за то, что он переплюнул школьного учителя Пана из соседней деревни. Каждый раз, когда его коляску на бамбуковых шестах несли к страждущим, он чувствовал себя ни больше, ни меньше как посланцем Света в мир Тьмы. И тогда ему вспоминалось древнее изречение: «Бедность приводит к переменам, перемены приводят к возможностям, возможности позволяют жить долго».
Ван Хуай бормотал себе под нос заклинания и раскачивался, точно наездник, спешивший в мир Тьмы. Пот катился с него градом, одежда промокла, и это продолжалось около получаса, пока состояние его не пришло в норму. Тогда Ван Чанчи передал ему одежду Дачжи. Ван Хуай вывел на ней пальцем какое-то заклинание, после чего произнес его вслух. Вдруг он открыл глаза и произнес: «Большая удача и слава, всю жизнь проведет в достатке». «Похоже, я отдал Дачжи в правильные руки», — подумал про себя Ван Чанчи. Между тем Ван Хуай закрыл глаза и снова стал погружаться в мир Тьмы. Ван Чанчи передал ему одежду Сяовэнь. Ван Хуай снова начертил и произнес заклинание, после чего объявил, что Сяовэнь пропала.
— Можно ли ее найти? — спросил Ван Чанчи.
Ван Хуай, не открывая глаз, стал ее искать. Приставив руку козырьком ко лбу, он вдруг что-то увидел и стал тыкать пальцем в невидимую преграду.
— Что там? — спросил Ван Чанчи.
— Передо мной бумажное окно, но я никак не могу его проткнуть.
— За ним прячется Сяовэнь? — спросил Ван Чанчи.
Ван Хуай утвердительно кивнул.
— Так проткни же, очень прошу, проткни это окно.
Ван Хуай тыкался в него десять с лишним минут, пока силы не оставили его. Наконец он произнес:
— Я ослаб, давай прекратим, сынок.
— Попробуй еще, — попросил Ван Чанчи.
— Такова воля Неба, — ответил Ван Хуай, — нельзя идти напролом.
Ван Чанчи передал ему стакан. Ван Хуай набрал в рот воды, распрыскал вокруг себя, после чего снова поскакал в мир Тьмы. На лице его снова показались испарина, весь он промок от пота. Наконец Ван Чанчи передал ему свою одежду. Начертав на ней заклинание и произнеся его вслух, Ван Хуай вдруг выказал удивление, после чего повторил заклинание заново, но опять засомневался, тогда он повторил заклинание в третий раз, после чего просиял всем лицом и произнес:
