— Вот оно что, выходит, я ее оговорила.
— Разумеется, — ответил Ван Чанчи. — Она вошла в нашу семью в самое сложное для нас время. Она и счастья-то практически не знала, испытывала одни лишь лишения, каково это? Если у иных девиц имеется специальный туалетный столик, то она, чтобы привести себя в порядок, каждый раз, крадучись, уходит в ванную. Чтобы не нарушить наш сон, она даже света не включает, моется на ощупь. Да еще и напор делает вполсилы, чтобы вода лилась не так шумно. Прикрываясь заботой о Дачжи, она могла бы и вовсе не работать, но нет, по ночам она ходит делать массаж. Сколько ног она перемяла, а вот ей такого удовольствия не доставили ни разу. И зачем она так себя истязает? Не ради ли нашей семьи? А что, собственно, ее с нами связывает? Если бы не Дачжи, то ничего серьезного бы и не связывало. Иногда я думаю и никак не могу понять, почему она все еще со мной? Почему еще не сбежала с каким-нибудь богачом?
Как-то раз поздней ночью они проснулись от того, что в дверь громко затарабанили. Ван Чанчи включил свет, открыл дверь и увидел на пороге Лао Сюя, который держал внизу мелочную лавку, а заодно предлагал телефонные услуги.
— Твоя жена, наверное, попала в беду, иначе бы не звонила так поздно, — сообщил Лао Сюй.
Ван Чанчи набросил рубашку и побежал вниз за Лао Сюем. Схватив трубку, он услышал плач Сяовэнь. Она объяснила, что ее задержала полиция, что в настоящий момент она находится под присмотром в холле спа-салона, что Ван Чанчи должен срочно принести пять тысяч юаней, чтобы заплатить штраф, и что деньги находились в клетчатой рубашке, которая лежала в ящике. Ван Чанчи застыл как вкопанный, словно ему нажали на какую-то акупунктурную точку. И хотя на другом конце провода уже повесили трубку, он продолжал стоять в той же позе, лишь накинутая на плечи рубашка, продолжая жить собственной жизнью, медленно соскользнула на землю. Лао Сюй подобрал ее и спросил:
— Ты это чего?
Только тогда Ван Чанчи очнулся, взял свою рубашку и побежал наверх. Открыв ящик, он нашел клетчатую рубаху, в кармане которой оказалось лишь две тысячи восемьсот юаней. Тогда он спросил, имеются ли деньги у Ван Хуая. Тот ответил:
— Если это жизненно важно, то есть немного, но если нет, даже забудь про это.
Ван Чанчи, ничего не ответив, снова и снова пересчитывать деньги, словно от этого их могло стать больше.
— Что, в конце концов, случилось? — спросил Ван Хуай. — Зачем понадобилась такая сумма?
Ван Чанчи, смутившись и сделав вид, что продолжает считать деньги, объяснил ситуацию. Тогда Ван Хуай уточнил:
— Ее застукали голой во время рейда?
Рука Ван Чанчи вдруг дрогнула, и несколько купюр упали на пол.
— Здесь можно договориться, — продолжал Ван Хуай, — не стоит выбрасывать такие деньги на ветер.
— Откуда ты знаешь, что можно договориться? — спросил Ван Чанчи.
— От Чжана Пятого. Когда его задержали в уездном центре, тоже потребовали пять тысяч штрафа. Он вывернул все карманы и показал, что у него при себе только тысяча, которую он выручил с продажи коровы. «Неужели вам будет недостаточно, — сказал он, — если я вам вот так с ходу возьму и отдам целую корову?» Полицейский сначала ничего не ответил, собираясь его арестовать. Тогда он стал плакаться, что на нем старая мать и маленький ребенок, мать слепая, ребенок инвалид, жена больна раком… В общем, проклял все три поколения своей семьи. Полицейский его спросил: «Раз у тебя в семье столько горя, как ты мог отправиться к проститутке?» А тот ответил: «У моей жены рак по женской части, я уже несколько лет не имел никаких постельных дел, просто хотел вспомнить молодость. Откуда вам, молодым, знать, что чем старше становишься, тем больше хочется тряхнуть стариной?» Тогда полицейский смягчился и, даже не взяв «коровы», отпустил его с миром. Раз уж Чжан Пятый, у которого и с деньгами, и со здоровьем все в порядке, смог вызвать к себе сочувствие, то неужели мы, действительно бедные и убогие, такого сочувствия не вызовем? Может, возьмешь с собой меня, пускай посмотрят на мое увечье, а я могу еще и сцену им устроить. Не верю, что после этого они не пойдут на уступки.
Ван Чанчи лишь ругнулся на отца за его готовность унижаться и, зажав в руке две тысячи восемьсот юаней, выбежал за дверь. Ван Хуай, глядя ему вслед, крикнул:
— Ну и дурак! У тебя что, денег куры не клюют? Или их так мало, что они уже и не нужны?
Подойдя к спа-салону, Ван Чанчи увидел через стекло сидевших на полу в ряд нескольких женщин и мужчин, которых охранял полицейский. Мужчины в одних трусах и кое-как прикрытые женщины, подняв головы, смотрели в сторону главного входа, словно сироты в ожидании, что за ними придут и заберут. Ван Чанчи помахал Сяовэнь рукой. Та сообщила полицейскому, что за ней пришли. Полицейский попросил ее позвать Ван Чанчи внутрь. Сяовэнь помахала в сторону двери, Ван Чанчи ответил ей тем же. Так они и продолжали махать друг другу. Наконец Сяовэнь объяснила полицейскому, что Ван Чанчи стесняется войти и отпросилась сходить за деньгами сама. В ответ на это полицейский несколько раз выразительно махнул Ван Чанчи. Пришлось тому принять вызов и направиться внутрь. Делая очередной шаг, ему казалось, что он босой ступает по гвоздям, больше всего ему хотелось, чтобы кто-нибудь взял и вырубил электричество.
— Кем ты приходишься Хэ Сяовэнь? — спросил полицейский.
— Мужем.
— Имя, фамилия?
— Ван Чанчи.
— Статья тридцатая Гражданского кодекса предусматривает либо уплату штрафа, либо заключение под стражу. Что выбираешь?
— Вы спрашиваете об этом меня?
— А кого мне спрашивать? Твою жену? — спросил полицейский, указывая на Сяовэнь. — Это ведь ты заставляешь ее этим заниматься.
— Вы бы сами отправили свою жену заниматься такими делами? — спросил Ван Чанчи.
— Если бы моя жена занималась таким, я бы ее пристрелил.
Ван Чанчи весь затрясся, словно выстрелили в него. Сяовэнь, не переставая, ему подмигивала, трясла головой, подавая какие-то знаки. Однако Ван Чанчи ее не понимал, к тому же ему вообще не хотелось разговаривать с Сяовэнь, поэтому он вынул деньги и отдал из полицейскому. Пересчитав купюры, он заметил, что не хватает еще двух тысяч двухсот юаней. Ван Чанчи вывернул перед ним все четыре кармана, которые теперь напоминали высохшие обвисшие груди и сказал:
— Больше у меня все равно нет. Так что можете ее задержать. Если на пятнадцати сутках ареста можно сэкономить две тысячи восемьсот юаней, то в день это больше ста восьмидесяти юаней. Лично я за день на стройке таких денег заработать не могу.
Полицейский, оглядев Ван Чанчи с ног до головы, заметил на его штанинах и ботинках капли цементной штукатурки и, поняв, что кошелек у него не толстый, сказал:
— Идите и больше ничем подобным не занимайтесь. Бедность — еще не повод терять достоинство.
Ван Чанчи развернулся и уже через несколько секунд вышел из спа-салона. Сяовэнь поднялась со своего места, размяла затекшие ноги и, прихрамывая, поспешила за Ван Чанчи.
