Постепенно перед Ван Чанчи открылся вид на небоскреб Тайань, на кроны деревьев Народного парка, на мост через реку Сицзян и на саму реку. Он впервые взирал на город с высоты, а тот и правда оказался очень похож на печатную плату радиоприемника, все его дороги перекрещивались в несколько ярусов, напоминая толстые и тонкие проводки. Часть крыш была красного цвета, но большинство имели серые оттенки. На некоторых из них виднелись заросли кустарников и деревьев, на других — солнечные водонагреватели… Обзор Ван Чанчи вдруг расширился, чем выше он лез, тем дальше видел, теперь его взгляд пронзал пространство на несколько километров. Ван Чанчи даже показалось, что он увидел родную деревню, ползавших в поле родителей и даже новый дом, выросший на том самом месте, где он когда-то родился. Перед его глазами отчетливо нарисовался огромный клен у околицы деревни, потом, словно портреты павших воинов, мелькнули черные и поседевшие головы Второго дядюшки, Чжана Пятого, Лю Байтяо, Дайцзюня, Ван Дуна, его жены и других. Начальника отдела народного образования сожгли заживо, Линь Цзябай умер от огнестрельных ран, Мэн Сюань превратилась в фею-небожительницу, Чжан Чуньянь как пособница попала под арест… Весь город начисто отмыли, и он заиграл яркими красками. У Ван Чанчи появились ощущения, похожие на те, что он испытывал в голодную пору, когда посещал подготовительные курсы. Он быстро натер лоб «Звездочкой» и привязал себя бечевкой к железной стойке строительных лесов. Железо было холодным, ветер тоже, горячим оставался лишь пухленький Дачжи. Он мигал во сне своими близко посаженными маленькими глазками-горошинками, и на его спящем личике блуждала чуть заметная улыбка. Ван Чанчи вдруг вспомнил, что забыл кое-что сообщить Лю Цзяньпину, а именно, что Сяовэнь родила, что он стал отцом и что всю прошлую ночь он не смыкал глаз.
Внизу стал собираться народ, кто-то раскладывал тюфяки, кто-то просто стоял, задравши голову. Людских голов становилось все больше, на дороге образовалась пробка, и теперь отовсюду слышались нетерпеливые гудки. Ван Чанчи было стыдно перед всеми занятыми людьми, которые застряли в пробке. «Я не только помешал работе, — думал он, — но еще и вызвал панику, любопытство, нервное напряжение, кому-то поцарапали машину, кто-то впал в бешенство, у кого-то подскочило давление. Но если бы не безвыходное положение, если бы не лежащий в инкубаторе малыш, которому требуется медицинская помощь и уход, если бы не состояние Сяовэнь, которой надо восстановить силы, если бы не Линь Цзябай, который не выплатил компенсацию, я никогда бы в жизни так не поступил. Иногда мы вправе выбирать, как поступить, а иногда нас вынуждают обстоятельства. Простите».
Какой-то полицейский взял мегафон и стал выкрикивать обращения. Суть его призывов сводилась к тому, чтобы Ван Чанчи поберегся, сохранил жизнь и подумал о близких. Он обещал решить любую проблему. «Если ты отважился помереть, — кричал он, — почему бы тебе не отважиться жить дальше? Рано или поздно мы все умрем, нет необходимости так спешить…» Эти пронзительные истины, пройдя через мегафон, раздувались в размерах. Его слова напоминали порхающих воробьев: какие-то долетали до ушей Ван Чанчи, какие-то на полпути замирали и падали обратно, а какие-то и вовсе не взлетали. Что бы там ни кричал полицейский, Ван Чанчи никакой реакции не выказывал. В толпу протиснулось несколько корреспондентов; сделав пару снимков собравшихся зевак, они устремили свои объективы вверх и стали щелкать затворами, снимая панораму, средний, близкий и крупный планы. Попавший в кадр Ван Чанчи дрожал как осиновый лист, куда-то пропал один из его башмаков. Он напоминал домашнюю птицу, примостившуюся на ветке в джунглях, его лицо выражало напряжение и испуг. Лю Цзяньпина так и подмывало по просить полицейского, чтобы тот выкрикнул имя Ван Чанчи и озвучил его жалобу, может быть, это остановило бы его от прыжка. Но Лю Цзяньпин не осмеливался, он понимал, что, едва предложит такое, полицейский тотчас заподозрит в нем сообщника, и тогда планы Ван Чанчи получить компенсацию снова сорвутся.
На вахте полицейский нашел подрядчика Аня и пристал к нему с вопросами, почему самоубийца выбрал именно эту стройплощадку и не задолжал ли ему кто-то зарплату. Поначалу подрядчик Ань ото всего отнекивался, прикрываясь незнанием, но потом, не выдержав допросов и запугиваний, все-таки озвучил требования Ван Чанчи. При этом он подчеркнул, что Ван Чанчи все затеял нарочно. Тогда полицейский попросил его связаться с Линь Цзябаем, сказав, что в противном случае вся вина за гибель рабочего ляжет на Аня. Подрядчик Ань сделал несколько звонков, но до Линь Цзябая так и не дозвонился. От волнения с него градом катился пот. Полицейский тоже не смог связаться с Линь Цзябаем, поэтому послал своих людей к нему в офис. После звонка подрядчика Аня офис Линь Цзябая сразу закрылся, так что полицейские не знали, что и делать. Тогда они стали расчищать дорогу и разгонять зевак.
Машины внизу двинулись по своим делам, толпа зевак постепенно разошлась. Когда чуть-чуть выглянуло солнце, Ван Чанчи согрелся. К нему уже никто не взывал, у него появилось предчувствие, что все пошло прахом. Он стал размышлять, как долго сможет продержаться в таком положении. Руки его ныли от боли, ноги затекли, живот свело от голода, время от времени на него нападала сонливость.
41
«Чанчи…» Как в тумане до него долетел чей-то теплый голос. Однако его веки настолько отяжелели, что он никак не мог их разомкнуть, их словно прошили иглой. «Чанчи!» Какой знакомый голос. Глаза Чанчи еще оставались закрытыми, но из-под век уже выступили слезы. «Ну и ну, я кажется уснул, если бы не бечевка, уже бы трупом растянулся на земле». «Чанчи!» Каждый новый крик на короткий миг его отрезвлял. Закоченевшее тело Ван Чанчи напоминало застывшую реку, которая начала таять. Он снова почувствовал боль в одеревеневших членах. Он с трудом распрямил шею, его глаза залило золотое свечение, словно перед ним возникла статуя сидящего Будды или диск заходящего солнца; пока он моргал, из глаз сыпались искры. Постепенно эти искры рассеялись, и он увидел сидящего в кабине пожарной лестницы Ван Хуая. Он тут же подумал: «Это Будда послал мне моего отца, чтобы он спас меня, если бы я не проснулся, то наверняка бы погиб». И тогда он громко выкрикнул:
— Отец!
— Чанчи, только не двигайся.
— Отец… — Слезы лились по щекам Ван Чанчи. — Ты стал дедом!
— Мальчик или девочка? — вытирая влажные глаза, спросил Ван Хуай.
— С перчиком.
— Твоя мать угадала. Ей приснилось, что у Сяовэнь начались роды, и мы решили приехать раньше.
— Где мама?
— Внизу, смотрит за вещами.
— Дачжи очень похож на нее, особенно когда улыбается.
— Дом уже готов, ждет вашего приезда, чтобы отмечать Новый год.
— Сяовэнь сама родила.
— Узнав, что Сяовэнь родила, к нам вся деревня заявилась с подношениями. У твоей матери теперь карманы отвисают от тяжести.
— Отец, мы не нуждаемся в деньгах.
Докладывая только хорошее и скрывая плохое, они старались успокоить друг друга, оберегая от неприятностей. Мало-помалу их слезы высушил ветер и их лица приняли привычное выражение. Ван Чанчи заметил, что Ван Хуай коротко подстрижен, гладко выбрит и на нем новая одежда.
