— Ты все-таки не любишь меня? — отозвалась Сяовэнь.
Рука Ван Чанчи замерла в воздухе.
— Я разве не вытираю тебе слезы?
— Тот, кто любит, не делает это так грубо.
Ван Чанчи чуть ослабил давление и стал осторожно водить салфеткой по лицу Сяовэнь.
— И все-таки ты не любишь меня.
— Неужели я вытираю недостаточно нежно?
— Тот, кто любит, все делает без подсказок.
Терпение Ван Чанчи лопнуло, и он швырнул комок использованных салфеток в стену. Промелькнув в воздухе, салфетки распались и поочередно упали вниз, теперь на полу в беспорядке валялись бумажные клочья. Сяовэнь поднялась с кровати, оделась, обулась и направилась к двери.
— Ты куда? — позвал ее Ван Чанчи.
— В больницу.
С этими словами она потянулась к замку. Ван Чанчи подошел и преградил ей дорогу. Она толкнула его. Он двумя руками уперся в дверную раму и встал как вкопанный.
— Ты не любишь меня, ты просто используешь меня, чтобы я родила тебе ребенка. Сейчас ты притворяешься, терпишь меня, а как только я рожу, ты возьмешь и бросишь меня.
— Если я люблю ребенка, значит, люблю и его мать.
— Не верю!
— Что мне сделать, чтобы ты поверила?
— Ничто не заставит меня в это поверить.
— Клятва тебя устроит?
Сяовэнь опустила голову. Ван Чанчи произнес:
— Если ты родишь ребенка, я буду любить тебя всю свою жизнь. Если же после того, как ты родишь, я тебя брошу, то пусть меня раздавит грузовик, пусть меня засыплет насмерть кирпичами, пусть я разобьюсь, упав с высоты, пусть я умру от рака, пусть меня проколет арматурой…
Тут Сяовэнь завыла в голос и бросилась в его объятия.
31
Прошел еще один месяц и то, что находилось у Ван Чанчи между ног, обрело прежний нормальный вид. Это означало, что на том месте у него восстановился кожный покров, ходьба не причиняла боли, а мочеиспускание не вызывало рези. Однако его орган все еще не мог восстановить прежнюю твердость, так что другая его важная функция бездействовала. К счастью, пока это ему и не требовалось, поскольку Сяовэнь вынашивала ребенка.
Настроение Сяовэнь в целом стабилизировалось, но ее мучали частые головокружения. Ей казалось, что все предметы вокруг словно превратились в лодки: и кровать, и дома, и даже улицы. Все пребывало в качке, а сама она напоминала себе плывущего слепца, поэтому ей становилось плохо вплоть до обмороков. Всякий раз, когда у нее появлялись неприятные ощущения, она крепко хваталась руками за любой подручный предмет, иногда это была кровать, иногда — дверной проем, иногда — собственные плечи, а порой — даже солома, в которой лежали яйца. Едва в ее руках оказывалось хоть что-нибудь твердое, она с трудом, но успокаивала себя.
Ван Чанчи хотел сводить ее в больницу на обследование, но она лишь качала головой и говорила: «Если бы я хоть чем-нибудь занималась, никаких обмороков у меня бы не было». Тогда Ван Чанчи позволил ей выходить за покупками, готовить еду, складывать одежду. Но этих мелочей явно не хватало, чтобы переключить внимание, поэтому то и дело она прикладывала руку ко лбу и тут же присаживалась, чтобы остановить головокружение. Ван Чанчи беспрестанно умолял ее провериться, и в итоге привел ее к неврологу. Врач поскреб ей ладони, пощипал за ногти, попросил с закрытыми глазами развести руки в стороны, но никаких нарушений не обнаружил. Тогда он предложил ей сделать компьютерную томографию головного мозга. Она узнала о стоимости процедуры и отошла якобы в туалет, после чего словно испарилась. Прождав ее все это время в коридоре, Ван Чанчи попросился пройти в женский туалет, но и там ее не нашел. Осерчав, он бросился домой, где Сяовэнь увлеченно готовила обед, словно вовсе и не ходила ни в какую больницу.
— Ты можешь прятаться от кредиторов, от кого угодно, но только не от болячек, — сказал Ван Чанчи.
Сяовэнь, с силой строгая огурцы, ответила:
— Почему же у меня не было обмороков, пока я работала в спа-салоне?
— Точно, почему же? — Ван Чанчи это тоже показалось странным.
— Да потому, что каждый день приносил мне доход.
Подумав, Ван Чанчи рассудил, что в ее словах был смысл, тогда он достал из ящика сберкнижку, выставил ее перед носом Сяовэнь и сказал:
— Посмотри хорошенько, здесь указана сумма с пятизначным числом.
В ответ она швырнула на раскаленную сковородку ломтики огурцов, те шумно зашкворчали. Помешивая овощи, она сказала:
— Когда только тратишь, какая бы сумма ни была, она все равно рано или поздно растает.
— Успокойся, с завтрашнего дня я выйду на работу.
Ван Чанчи направился к подрядчику Аню, тот, как и прежде, взял его на стройку каменщиком. Как-то вечером после работы Ван Чанчи, прихватив паек из столовой, направился домой. Вдруг ему в голову пришла идея что-нибудь купить, чтобы порадовать Сяовэнь, это случилось с ним впервые, как они приехали в город, но, пошарив по карманам, он обнаружил, что они пусты. Поняв, что денег при себе у него нет, Ван Чанчи тут же устремил свой взгляд на все, что его окружало. Деревья, машины, одежду, продукты, торговые палатки и все остальное он видел теперь в два раза отчетливее, чем раньше, мусор и тот привлекал его внимание. Он все шел и шел, пока не увидел у дороги оброненный кем-то букет роз. Ван Чанчи нагнулся и поднял его. Большинство цветов в букете уже увяли, но две розы выглядели еще свежими. Тогда он предельно аккуратно, чтобы не облетели лепестки, вытащил эти два цветка
[17].
Заходя домой, Ван Чанчи спрятал одну руку за спину, и только подойдя вплотную к Сяовэнь, он эффектным движением преподнес ей цветы. Сяовэнь от удивления раскрыла рот, глаза ее заблестели, она была так очарована, что приложилась своим носиком к цветам, словно хотела до дна испить их аромат. Однако она тут же учуяла какой-то странный запах. Приглядевшись, она заметила, что лепестки роз уже сморщились. Радость тут же стерлась с ее лица, она спросила:
— Сколько стоил один цветок?
— Угадай, — подыграл ей Ван Чанчи.
Она швырнула цветы на стол.
— Идиот, тебя просто облапошили!
— Да ну?
— Ты совсем без глаз! Эти цветы уже завоняли.
Ван Чанчи взял в руки цветы и понюхал. Хотя свежестью они и не пахли, вонючими их назвать было нельзя. Тут он признался, что цветы просто подобрал. Тогда губы Сяовэнь снова растянулись в улыбке, и она взяла цветы. Понюхав еще раз, она засунула их в пустой графинчик для уксуса и поставила у изголовья кровати. В комнате тотчас стало светлее.
— Что, теперь вдруг не воняют? — спросил Ван Чанчи.
— Все, что достается на халяву, не воняет, — парировала Сяовэнь.
