— Боюсь, что к тому времени, как мы допросим старосту и вернемся обратно сюда, Ван Чанчи куда-нибудь сбежит, — откликнулся полицейский Вэй.
— Я никаких законов не нарушал, к чему мне убегать? — ответил Ван Чанчи.
Тут кто-то крикнул:
— Уберите свои пушки, а не то я сейчас с вами разделаюсь!
В ответ на это полицейский Лу выстрелил в небо, пуля с силой прошила воздух. Деревенских это очень разозлило: набросившись на полицейских, они отобрали у них оружие и сняли с Ван Чанчи наручники.
— Подлецы! — выкрикнул полицейский Лу. — Рано или поздно я сведу с вами счеты!
Мужики сжали кулаки, собираясь броситься на него, но Ван Хуай громко закричал:
— Прекратите! Отстояли Чанчи — и то хорошо, только не задирайте их.
Полицейские выбрались из толпы. Ван Хуай попросил Второго дядюшку вернуть револьверы. Кто-то выкрикнул: «Не надо!» Но Ван Хуай сказал, что это вызовет новые проблемы. Второй дядюшка, поразмыслив, швырнул два револьвера на землю. Полицейские тут же их подобрали и стали обтирать.
— Вон отсюда! — крикнул Лю Байтяо.
Полицейские уставились на него, пытаясь испепелить взглядами, после чего развернулись и зашагали прочь.
Деревенские, насупившись и выкатив грудь колесом, кипели от злобы, ругая Ван Хуая за мягкотелость. Но Ван Хуай сказал, что настоящую твердость не всегда стоит понимать дословно, иной раз ее можно распознать в струе мочи. Мужики, подумав, с ним согласились. Вытянув шеи, они смотрели вслед полицейским, пока те не вышли за околицу и не скрылись в ущелье.
К этому моменту небо почти потемнело, а деревня в отсветах вечернего заката стояла, словно залитая кровью.
21
Никто даже не сомневался, что полицейские вернутся с подмогой и отомстят. Ван Чанчи подготовил сумку, в которую сложил одежду, обувь, карманный фонарик, печенье и деньги. Он приготовился к тому, что в случае чего тут же схватит сумку и сбежит, не привлекая внимания. Новый дом Второго дядюшки с каждым днем становился все выше, Ван Чанчи то и дело распрямлялся во весь рост и смотрел вдаль, словно радар, выслеживая опасность. Больше всего он боялся неожиданного нападения.
Все деревенские жили в некотором напряжении. Второй дядюшка теперь часто бывал рассеян и уже много раз ронял из рук кирпичи, едва не калеча своих помощников. Пока Ван Чанчи, опустив голову, занимался кладкой, Второй дядюшка был на стреме, и наоборот, когда Ван Чанчи распрямлялся, тот мог расслабиться и опустить голову. Глядя на их манеру работы, сидевший за домом Ван Хуай начинал их подбадривать: «Что вы так нервничаете? У меня все под контролем!» Ван Хуай хоть и бодрился на словах, но в душе тоже очень переживал. Его глаза и уши были нацелены увидеть и услышать больше, чем кто-либо. Каждый день он усаживался в свою коляску и обращал взор в сторону горной долины, точно так же он когда-то сидел в ожидании Ван Чанчи. Дошло даже до того, что он одолжил у Чжана Пятого гонг и положил его рядом с коляской, чтобы в случае чего дать знать, что кому-то надо убегать, а кому-то, наоборот, прибегать на помощь — только так все они могли избежать беды.
Как-то ночью в дверь Ван Хуая громко постучали. Ван Чанчи спрыгнул с кровати и, схватив собранную сумку, выбежал из дома через заднюю дверь. Лю Шуанцзюй и Сяовэнь усадили Ван Хуая в коляску и направились вместе с ним в большую комнату.
— Кто? — спросил Ван Хуай.
— Байтяо, — послышалось из-за двери.
Лю Шуанцзюй открыла дверь.
— Вот паршивец, на дворе глухая ночь, ты нас чуть до смерти не напугал.
Лю Байтяо, белый как полотно, заговорил:
— Ван Хуай, помнишь, я тогда их послал?
— Ну, послал и послал, чего ты боишься?
Лю Байтяо залепил себе пощечину и сказал:
— Пришел час расплаты. Только что мне приснилось, как они меня арестовали. Одним щелчком застегнули на мне наручники и прямо на месте объявили, что я приговорен к десяти годам тюрьмы с пожизненным лишением политических прав.
— Не думал, что из-за какого-то сна ты так перебздишь, — отозвался Ван Хуай.
— Честно говоря, мне каждую ночь снятся кошмары, у меня от этого уже волосы поредели.
Ван Хуай попросил Лю Шуанцзюй принести стакан рисовой водки. Лю Байтяо жадно приложился к стакану, потом, вытерев рот, вдруг сказал:
— Ведь я ради Чанчи старался. Если они вдруг явятся, ты уж молчи, что это я их послал.
— Успокойся, — сказал ему Ван Хуай. — Можешь сказать, что это я их послал, и делу край.
— Ну, хорошо, иначе в следующий раз помощи от меня не ждите.
— Мы все оценили твою заботу, — откликнулся Ван Хуай.
Лю Байтяо выпил содержимое стакана до последней капли и сказал:
— Водка наполняет трусов смелостью, налейте-ка еще сто грамм.
Сяовэнь взяла из его рук стакан и наполнила до краев. На этот раз он пил, не торопясь, потягивая по глоточку. Однако в присутствии сразу трех наблюдателей Лю Байтяо чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому предложил Ван Хуаю:
— Что толку, что я один тут пью, давай и ты пропусти стаканчик.
— Я не хочу, — откликнулся Ван Хуай. — Лучше позову к тебе Чанчи.
Сяовэнь вышла на задний двор и трижды хлопнула в ладоши. Тут же со стороны чайной плантации к ней со своей сумкой подошел Ван Чанчи. Он поджарил тарелочку арахиса, налил чайничек водки и стал не спеша выпивать с Лю Байтяо. Остальные разошлись по своим комнатам. Лю Байтяо с каждым глотком распалялся все больше:
— Как, как тебе поступок дяди Лю, хорошо он поступил?
— Хорошо, хорошо… — кивал ему в ответ и кланялся Ван Чанчи.
— А если когда-нибудь разбогатеешь, вспомнишь про дядю, дядю Лю? Если не вспомнишь, можешь и в аварию попасть… И как, как ты меня тогда отблагодаришь?
— Так и быть, сигареты с водкой — твои.
Лю Байтяо хмыкнул и, словно экзаменатор, довольно кивнул головой. От выпивки его лицо и шея раскраснелись, голова отяжелела. Ван Чанчи предложил проводить его домой, но Лю Байтяо никуда идти не хотел. Изменившись в лице, он упал грудью на стол и пустил по щеке слезу.
— Чанчи, ты меня совсем погубил. Что мне теперь какие-то сигареты с водкой? Если меня арестуют, жена тут же найдет мне замену, и тогда мои дети сменят фамилию.
— Ты не нарушал закона, за что тебя арестовывать?
— Но ведь разве я их не послал?
— Мы ведь только что приписали это моему отцу.
— Это не в счет. Они сверлили меня своими глазами минуты две. Неужто не запомнили, кто их послал?
Ван Чанчи намочил полотенце, чтобы обтереть Лю Байтяо лицо, но тот отшвырнул полотенце на пол и заявил:
— Если ты и правда хочешь сделать доброе дело, так езжай в город и явись к ним с повинной. Если ты явишься с повинной, они к нам уже не приедут, в противном случае все тебя в деревне возненавидят, ведь ты всех держишь в опасности.
