— Жарко? — спросил Ван Хуай.
— Нет, — ответил Ван Чанчи, который весь покрылся холодным по́том.
Тут же Ван Чанчи подумал: «Как он узнал, что я вспотел, если даже не поворачивался?»
— Пить будешь? — спросил Ван Хуай.
— Нет, — ответил Ван Чанчи.
— Проголодался?
— Нет.
На самом деле Ван Чанчи уже восемь часов не ел, не пил и не спал, сейчас он просто врал, поступая так назло Ван Хуаю.
Оба хранили молчание. Их долгий путь сопровождался лишь гулким звуком шагов. Ван Чанчи увидел над собой стайку птичек в небесной лазури, которые кунжутным семенем сыпанули в рощу, а после, словно мальки, устремились в океан. Ван Хуай все прибавлял шаг и только через двадцать с лишним метров заметил, что Ван Чанчи от него отстал. Он остановился и, вынув флягу, сделал глоток. Ван Чанчи еще издали учуял запах спиртного. Оказывается, внутри фляги была не вода. Дождавшись, когда Ван Чанчи подойдет ближе, Ван Хуай протянул ему флягу и предложил сделать глоток. Ван Чанчи помотал головой. Только сейчас он заметил грязную нечесаную шевелюру Ван Хуая. На его вороте проступили бурые следы пота, а на сумке красовалась заплата размером с ладонь. Ван Чанчи подумал: «Неужели мне придется идти в приемную комиссию с этим немытым, растрепанным пьяницей, который не умеет даже правильно разговаривать?»
Глядя на крошечный силуэт Ван Хуая, Ван Чанчи шел все неохотнее, его мысли о будущем становились все более размытыми. Проходя мимо рощицы с чайными кустами, он вдруг бросился туда и как сумасшедший помчался вперед, словно хотел сбежать с земного шара. Ветки деревьев, будто давая пощечины, хлестали его по лицу. Когда у него уже не осталось никаких сил, он привалился к дереву, чтобы перевести дух. Жадно глотая воздух, он слышал, как откуда-то сверху доносится брань Ван Хуая: «Ван Чанчи, да ты тряпка, не моя кровь! Ты просто слюнтяй! Раз боишься доказать свою правоту, так пусть тебя тогда сожрут…» Какое-то время эта фраза покрутилась в воздухе, после чего дунул ветер, и она, задрожав, испарилась, оставив после себя торжественно-печальное молчание. Ван Чанчи все сильнее прижимался к стволу так, как прижимаются к матери, пока не почувствовал боль в руках. А потом взял и уснул прямо в этой позе. Очнувшись, он не чувствовал ни рук, ни ног. Они словно покинули его тело, превратившись в дерево. Сидя на земле, он постепенно приходил в себя, пока к нему не возвратилось ощущение собственных конечностей. После этого он встал и пошел обратно домой.
Когда он подошел к дому, на пороге его встретила Лю Шуанцзюй.
— Почему ты вернулся?
— Я не взял документы.
Лю Шуанцзюй бросила взгляд в конец улицы и спросила:
— И ты спокойно дал ему пойти одному? Ведь он со своим характером устроит там драку.
— Сам будет виноват, — ответил Ван Чанчи.
— Какой же ты добрый, он ведь ради тебя пошел.
— Стыдоба.
Лю Шуанцзюй остолбенела и еще долго не могла прийти в себя.
Когда наступил следующий день, Ван Чанчи думал, что Ван Хуай вернется. Однако уже стемнело, а тот все не показывался. Наступила ночь, но шагов Ван Хуая он так и не дождался. Ван Чанчи весь обратился вслух, но начинало уже светать, а он так и не услышал того, что хотел услышать. Лю Шуанцзюй не находила себе места и побуждала Ван Чанчи пойти и морально поддержать Ван Хуая. Ван Чанчи делал вид, что не слышит ее. На пятый день Лю Шуанцзюй объявила, что если он не заберет отца обратно, у них в поле сгниет весь рис. Ван Чанчи сидел на стуле перед домом и смотрел на горный хребет вдали. Лю Шуанцзюй пихнула его, а он, словно тяжелая кубышка, только качнулся и снова вернулся в исходное положение. Лю Шуанцзюй подходила к нему с разных сторон, пихала все сильнее, но его задница, словно намазанная универсальным клеем, намертво приросла к стулу.
— А вдруг твоего отца уже схватили? Почему тебе так трудно поднять свой зад, неужели ты камень? Хорошо, ты можешь его и не поддерживать, но ты должен пойти и забрать его, а если не его самого, то его труп.
Пока Лю Шуанцзюй взывала к сыну, она все чаще терла свои глаза, которые уже совсем покраснели, готовые вот-вот излиться слезами. Ван Чанчи оставался безразличным. Лю Шуанцзюй взвалила на спину рюкзак и сказала:
— Не пойдешь ты, пойду я.
Ван Чанчи наконец шевельнулся. Перспектива остаться одному на таком большом хозяйстве его испугала. Он встал, двумя руками прижав к своему заду стул, точно тот к нему и вправду прирос. В таком положении он сделал несколько шагов, после чего, почувствовав неудобство, переместил его на плечи. Так он и пошел со стулом на плечах. Лю Шуанцзюй спросила:
— Зачем тебе с собой стул? Хочешь засесть в другом месте?
— Раз ничего не понимаешь, так и молчи, — огрызнулся Ван Чанчи.
Лю Шуанцзюй повесила ему на шею сумку, и он большими шагами отправился в путь — со стулом на плечах и сумкой на шее.
Горная тропа извивалась. Леса вокруг становились все бескрайнее. Ван Чанчи походил на маленького муравья, а тропа — на тонкий седой волосок.
3
Выйдя из автовокзала, Ван Чанчи направился прямиком в отдел народного образования. Там на спортплощадке он увидел Ван Хуая, который сидел, скрестив ноги, и держал в руках картонку с надписью: «Не приняли в вуз по проходному баллу, кто восстановит справедливость?». Кроме одинокого силуэта Ван Хуая, на площадке не было ни души. Яркое солнце палило так нещадно, что Ван Хуай опустил голову и теперь напоминал торчащий из сухой земли переломанный пополам увядший колос или неподвижный пень. Ван Чанчи поставил стул и пошел поднимать отца. Тот оказался тяжелым, гораздо тяжелее, чем представлял себе Ван Чанчи. Поднять его с первой попытки не удалось. Ван Чанчи поднатужился, но вторая попытка тоже оказалась неудачной. Несколько дней тому назад Ван Чанчи и сам был в похожем состоянии, он сообразил, что Ван Хуай отяжелел из-за того, что у него затекли руки и ноги, и теперь ему требовалась помощь, поэтому Ван Чанчи стал растирать его затекшие члены. Спустя полчаса Ван Хуай, опершись на руки, перебрался на стул и сказал:
— Такой огромный город, и не нашлось ни одной лишней скамейки.
Ван Чанчи передал ему сумку. Ван Хуай вытащил оттуда стеклянную бутыль, открутил с нее крышку и тут же с шумным бульканьем опустошил на треть. То была рисовая бражка
[2] его собственного приготовления. Глотнув ее, он сразу ожил.
— Рис поспел, мать зовет тебя на жатву, — сказал Ван Чанчи.
— Что такое зерно? Тут судьба решается. — Большим пальцем правой руки Ван Хуай вытер мокрые уголки рта.
— Тут можно хоть дыру в цементе просидеть, толку от этого все равно не будет.
— Не было бы толку, зачем бы я тогда сидел? Мне что же, совсем делать нечего? Говорю тебе, эта проблема привлекла внимание руководства, они уже ею занимаются. Если бы ты посидел тут со мной еще несколько дней, авось бы что-нибудь из этого и вышло.
