– А как же Сережка? Получается, он завтра зря прилетит?
– Об этом не парься. Он сказал, в любом случае перед вылетом свяжется с тобой. Чтоб не наобум лететь, а точно знать, где тебя искать. Вдруг ты там в горах напутаешь что-нибудь?
– Как… свяжется?
– Ну как, как… Своим способом, как с нами.
– Саш, а как пойму, что это он, а не галлюцинация?
– Марусь, ну ты что, на голову больная?!
Внезапно Машка вся подалась к нему, обняла его, прижалась к груди. Ерофеев почувствовал, как бьет ее крупная дрожь, как по щекам текут слезы. Машка всхлипнула, и сердце у него сжалось. Он осторожно провел рукой по ее спине, по лопаткам, по крыльям.
И решительно оттолкнул.
– Все, Маш, иди. Пора. Тебя мама ждет.
* * *
Отец умирал неделю.
И все это время к ним в дом, в их крошечную квартирку, нескончаемым потоком шли люди. Коллеги, аспиранты, студенты. Бывшие ученики, давным-давно сами ставшие профессорами.
Мама с Машкой всех шепотом предупреждали, что можно только очень недолго. Все клятвенно обещали и, как правило, честно сдерживали обещание. Минут через пять прощались и выходили.
Некоторые со счастливыми, просветленными лицами, явно получив от папы необходимый совет или наставление. Такие были Машке неприятны, хотелось их поскорее выставить. «Стервятники», звала она их про себя.
Но многие были искренне опечалены, прямо чуть не плакали. Таких, наоборот, хотелось задержать, напоить чаем, погоревать с ними вместе. Но возможности такой не было, потому что люди входили и выходили просто без перерыва, Машка едва успевала здороваться и прощаться.
* * *
Только один человек вошел в папину комнату на рассвете и просидел там полдня. Все это время никто к ним больше не заходил и даже не пытался. Видимо, всех заворачивали еще на лестнице. Даже Никита, как выяснилось потом, не смог тогда к ним пробиться.
Дверь открыла Машка. И совершенно обалдела, увидев на пороге человека, которого, конечно же, сразу узнала, хотя никогда не встречала раньше. Человек улыбнулся ей знакомой по парадным портретам улыбкой. Спросил: «Дочка? Вылитый отец, как две капли! Тебя как звать? Мария?» Не сказать, что очень оригинально. Машка и так знала, что похожа на отца. Ей всю жизнь об этом твердили. Но ей было приятно, что он это заметил. Она улыбнулась и вежливо поблагодарила. Ей казалось, сердце у нее колотится так, что вот-вот выскочит из груди. Шутка ли сказать, сам главврач страны, ни больше ни меньше!
Она проводила его к отцу (а обоих сопровождающих в кухню, где мама сразу же налила им кофе из никогда не стихавшей в эти дни кофеварки). Гостю Машка отнесла кофе с бутербродами на подносе в комнату и хотела сразу вернуться на кухню, мало ли о чем там у них речь пойдет, но отец ей жестом велел остаться. Она привычно опустилась на скамеечку в ногах папиной кровати. Отец вообще с ними в последнее время чаще жестами общался, чем говорил. Так ему было легче. Мама с Машкой всегда отлично его понимали.
Не то что Никита, тому часто приходилось переводить. Никита папины жесты понимал с пятого на десятое. Ну правильно, он ведь с родителями давно не жил. Из школы пошел в универ, в каникулы домой не каждый год приезжал. То горы у него, то байдарки, потом и вовсе женился. Если б отец его после универа в свой институт не пристроил, вообще б, наверное, в другом городе обосновался.
Главврач жадно отхлебнул кофе. Не побрезговал и мамиными бутербродами, хоть они и были с простой колбасой и сыром, а не с какой-нибудь семгой (или кто его знает, с чем он там привык).
– Ну, – сказал он, укоризненно глядя на отца. – Ты что же это удумал, Сеня? Допрыгался? Никак умирать собрался?
– Собрался, Гриш, не сегодня завтра в дорогу, – в тон ему ответил отец. Машка ахнула про себя – папа с главным врачом на «ты»?! – Ну а что поделаешь? Все рано или поздно там будем. Или ты про себя думаешь, что вечен?
– Я те дам, рано или поздно! Думать забудь! Ты у нас еще обществу послужишь! Я тебя этой дуре с косой за так не отдам! Ты лучше скажи, почему мне раньше не позвонили? Я ведь, пока тебе справка для пигалицы этой не понадобилась, и знать ничего не знал. Давно б могли тебе пересадку организовать.
Отец поморщился. Слова давались ему с трудом. Две маленькие трубочки, идущие от кислородного аппарата к носу, раздражали отца чрезвычайно, и он все время порывался их выдернуть и пустить свободно болтаться на шею. Однако без них лицо его через пару минут начинало сереть, язык заплетался, отец принимался ловить ртом воздух и тогда сам, или с помощью Машки, возвращал трубочки на место. В очередной раз гневно сорвав ненавистное устройство с лица, отец резко произнес:
– Спасибо. Я потому и хотел, чтобы ты узнал как можно позднее. Желательно, когда я уже буду в гробу.
– Ну как же, скромность-то у нас паче гордости! Не мешайте мне, я сам как-нибудь. Из-за этого ты всю жизнь вместо Столицы в глухомани проторчал, из-за этого дети твои вместо столичного лицея не поймешь где учились, из-за этого супруга твоя, художница, забыла уже давно, как театр или там картинная галерея выглядят.
– Почему? В области у нас приличная филармония. А театр аж за границу на гастроли звали. Правда, их не выпустили, сочли нецелесообразным. Кстати, декорации к последним спектаклям целиком почти по эскизам моей супруги. Не факт, что в Столице ей бы дали так развернуться. – Папа закашлялся и жестом попросил Машку помочь ему вернуть на место кислородные трубки.
– Да, что-то такое слышал. Какая им заграница, как бы вообще постановку не запретили. И жена твоя, слышал, тоже излишнюю фантазию проявила. Какие-то у нее там крылатые кони на заднике, цветы с лицами. Хоть ты ей скажи, чтоб поосторожней. В Столице бы за такое…
– Вот потому мы там и не живем, – ухмыльнулся слегка порозовевший отец.
– Тебе все шуточки! Ладно, кончай давай с лирикой. Покуражился, и будет. Я уже распорядился, завтра тебя перевезут в больницу и начнут готовить к операции. Послезавтра доставят донора. Тут у вас не Столица, конечно, но врачи вроде вполне вменяемые, оборудование есть, хоть и старое. Да и операция сама ведь не сложная. Мы с тобой таких сто штук на ординатуре переделали.
– Я не дам своего согласия, – упрямо сказал отец, отдышавшись. – Во-первых, я не настолько кровожаден и не могу допустить, чтобы ради меня умерло мыслящее существо, даже если ему не повезло совпасть со мной по группе крови и прочим показателям. Во-вторых, ты посмотри на меня. Я просто не перенесу операции.
– Да что ты несешь?! Конечно, сейчас ты не в лучшей форме, кто б спорил. Но я привез такие препараты! Поверь мне – мертвого на ноги поднимут.
– Гриша, кому ты все это говоришь? Мы ж с тобой это все тыщу раз проходили. Возьми меня за руку, оттяни веко, загляни в глаза. Пощупай отеки у меня на ногах…
– Да потому что ты упрямый дурак! Не слушаешь никого, вот и довел себя! Да пойми, кретин, твоя жизнь нужна обществу, науке, семье твоей, наконец! Да я приказом могу тебя обязать…
