– Но ты не забыла?
– Нет. У нас там воспитательница одна есть, Дуся, Евдокия Геннадьевна. Так она нам, маленьким, каждый вечер перед сном твердила: «А теперь подумайте обо всех, кого любите». И мы все думали, думали, пока не засыпали.
* * *
– Ну что, Евдокия Геннадьевна, доигралась? А я предупреждал! Два побега, один с летальным исходом! Красота! Сейчас к нам комиссии понаедут! И кстати, Ерофеев твой с самого начала был психически нестабилен. Помнишь, даже вопрос стоял о переводе его в специальное заведение? Вот и зря ты тогда…
– Адольф Семенович, как зря? Саша Ерофеев – талантливый математик, призер многих олимпиад…
– И что? Все равно ему с таким психопрофилем прямая дорога в Дом принудпроживания. Там и будет математикой заниматься.
– Адольф Семенович, ну зачем вы так? Это ж дети!
– Да какие они дети в восемнадцать лет! К восемнадцати годам человек должен уметь слушаться! Чтоб пикнуть не сметь без разрешения! Раз и навсегда и до конца жизни. Чтоб у него мысли не возникало…
– Адольф Семенович, ведь подростки…
– Именно! Именно что подростки! Нормальный подросток должен думать только о сексе! Иначе, значит, он недостаточно загружен учебой и общественным трудом. У них есть все условия для здоровой, гармоничной жизни! А мальчики эти с кем-нибудь встречались?
– Сережа Снегирев жил с Лерой Соломиной. Внешне все выглядело благополучно, скоро должен родиться ребенок. Ерофеев… не знаю точно. Раньше с Аней Громовой встречался.
– Что значит «не знаю точно»? Это ж твои ученики, ты про них все должна точно знать! Вот он в профиле своем пишет, что нет у него никого. Одной-то математикой сыт не будешь, прости, что я тебе такую элементарщину говорю. Не сложилось у него, значит, что-то с этой Аней. Вот и рванул куда глаза глядят.
– Ерофеев ездил повидать маму.
– Ой, ну какая мама в восемнадцать лет! Что ты мне, понимаешь, сказки рассказываешь! А другой что, с ним за компанию, да? Они как, дружили?
– Дружили. У нас вообще дружный класс.
– Вот и плохо, что дружный! А должен быть не дружный класс, а стабильный! Чтоб четкая иерархия, чтоб каждый знал свое место! Вожаки верховодят, парии жмутся к углам, остальные либо вверх лезут, либо за стенки цепляются, чтоб вниз не упасть. Таким классом можно руководить. Там ты знаешь, от кого чего ждать, на кого как воздействовать. Если кто вдруг чего замыслил – сразу на него десять глаз нацелятся, пять человек наперегонки побегут начальству докладывать что да как. В таком классе будет дисциплина. А у тебя не разбери поймешь. Все друг за дружку держатся, все друг другу братья-сестры, того не тронь, этого не замай. Чуть чего, сплошные слезы и сопли. Они тебя там, часом, не мамкают?
– Не мамкают. Евдокией Геннадьевной зовут, как положено.
– А странно. Ну, может, про себя. А думаешь, поможет им, что они у тебя такие незакаленные, небитые получились? Вот как выйдут из школы, как начнет их жизнь гнуть да ломать! Нынче ж маменькиных сынков нигде нет, нынче ж все в интернатах повырастали. Тут-то им твоя гуманность аукнется! Да вот хоть на этом примере смотри. Скучно им стало, одним в каникулы, вот и рванули. Всего-то и надо было им чуток потерпеть, пацанам твоим, а они не стерпели! И один из них поплатился за это жизнью. Ох, Дуся, зря я тебя тогда пожалел! Чуяло мое сердце, что хорошего из этого не выйдет! Ты хоть знаешь, сколько вашего брата, вторичных сколиозников, выучились и работают? Два процента, Дусь, два процента! Остальные либо спились, либо скололись, либо из дому годами не выходят, на пособие живут. Ни семьи у них, ни специальности. Вот все вы так: сперва надежды подаете, а после лечения бревно бревном и глаза стеклянные. Но ты вроде на человека похожа была, стремилась к чему-то. Вот я, значит, и решил поддержать. Но, знаешь, Дуся, похоже, зря. Короче, сейчас тебе выговор с занесением. И на будущее поимей в виду, больше я тебе класса не дам. Эти твои как выпустятся, пойдешь в наш Дом малютки, помощником воспитателя. Слушай, а я смотрю, Снегирев этот дважды рентген пропустил. Это, вообще говоря, вопиющее безобразие. Считаешь, случайность? Думаешь, не может быть, чтобы он…
– Не может, Адольф Семенович, я бы заметила, – твердо ответила Дуся, глядя честными голубыми глазами. – Просто Сережа занят был очень в мастерской, никак у него время выбрать не получалось.
«Да что может быть лучше, чем Дом малютки? Маленькие, теплые, бессловесные! И о стабильности коллектива думать не надо. Подумаешь, напугал», – улыбалась про себя Дуся, выходя из кабинета заведующего. Дуся вообще мало чего в жизни боялась. И за Сережу Снегирева она не переживала. Была уверена, что у него все в порядке.
Вожаки? Парии? Ей вспомнилось, как в первый школьный год Руслан с компанией взялись гнобить самых мелких и домашних малышей. В частности, растяпистую, толстую Златку и тощего растеряху Славку Нехлюдова. Она тогда себе чуть голову не сломала, пока все не разрулила. Руслана и остальных она обязала ходить на восточные единоборства. Там они ежедневно выпускали часть пара. Остальное удавалось направить в сравнительно мирное русло. «Руслан, представляешь, вчера пятиклашки у наших компот отобрали и посуду мыть вне очереди заставили. Думают, раз большие выросли, им все можно. Думают, за наших вступиться некому». Руслан сразу вспыхивал, звал своих и шел разбираться.
В Нехлюдове скрывался компьютерный гений. На ближайшем игровом часе Дуся дала ему возможность это доказать, нажав незаметно парочку кнопок, и больше никто к нему не вязался. Наоборот, все время дергали за рукав и звали на помощь.
У Златки оказался неплохой голос и притом абсолютный слух. Дуся ее сделала солисткой хора. Под этим предлогом девочке сшили платье, превратившее жирную нескладеху в славную толстушку. Шоколадки, без конца присылаемые Златке из дому, Дуся не отбирала. Просто дружески советовала лопать их по ночам не одной, а в компании. Так веселее, и к тому же каждому достанется ровно столько, чтоб не растолстеть.
* * *
– Погодите, не вставайте сразу. А то голова закружится, – проговорил у Сергея над ухом незнакомый голос с акцентом.
– А? Что? – Сергей привстал и заозирался. – Я вообще где?
– В Центре реабилитации.
Сергей сел и замычал от боли. За спиной все ныло и оттягивало плечи назад.
– Вы перетрудили крылья. Это с непривычки, скоро пройдет. Главное, что вы долетели.
– А вы кто? И что теперь со мной будет?
– Я Иннокентий, ваш координатор. С вами все будет хорошо. Отдохнете, подлечитесь, получите вид на жительство, выйдете отсюда и станете жить как все.
Тут Сергей обнаружил источник звука и обалдел. С ним разговаривал кентавр.
Кентавр с замотанным в какую-то зеленоватую хламиду торсом валялся в противоположном конце просторного зала с высоким прозрачным куполом, под которым на разной высоте болтались многочисленные трапеции. Перед кентавром располагался столик с компьютером, и кентавр небрежно одной рукой стучал по клавиатуре.
