Аня почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы, и решительно шмыгнула носом. Нет уж, плакать в общественном месте она не станет! Взрослый человек, сдержится как-нибудь. В зале, впрочем, никого не было, кроме одиноко сидевшей на стуле пожилой женщины, очевидно, дежурной.
Пересмотрев по нескольку раз все картины – кроме двух пейзажей остальные были ей незнакомы, – Аня обратила внимание на табличку: «Громов Г. А. род. 22*1 – умер 22*6». Сперва она ужаснулась. Как?! Папа умер, а ей никто не сказал?! Потом до нее дошло, что это полная чушь, ведь в 22*6 она сама еще даже не родилась.
– Извините, – обратилась она к дежурной. – А почему написано, что умер в 22*6-м? Ведь я точно знаю, что в 22*6-м он был еще жив!
– Речь идет об общественной смерти, – охотно объяснила женщина. – Видите ли, в этом году художник отказался от общественной жизни, оставил Столицу, Академию, уехал в какую-то тьмутаракань…
– Ой, да про это я знаю! – Аня прервала ее, досадливо взмахнув рукой, часики на которой отсчитывали неумолимое время. Долгожданное свидание с родителями подходило к концу. – Я просто сразу не поняла. Скажите, а у вас можно фотографировать?
– Вообще-то запрещено, но если уж вам так хочется… А почему вы так уверены, что в 22*6 году художник был жив?
– Потому, что он мой отец, а сама я родилась в 22*8-м! Короче, сами понимаете, в 22*6 году он никак не мог быть покойником. Иначе бы меня просто не было! – выпалила Аня и похолодела. Тетка ж теперь подсчитает и сообразит, что Аня – школьница. Начнет докапываться, как она оказалась одна в музее, без провожатых, без столичной прописки… Ой, что будет!
Но женщину, похоже, интересовало что-то совсем другое. Женщина уставилась на Аню во все глаза.
– Дочь? Как дочь? У Глеба не могло быть никакой дочери. Они ведь, уходя, твердо решили…
– Ну мало ли что решили. Решили, короче, а потом вот я появилась. Всякое же в жизни бывает. – Разговаривая, Аня без конца щелкала телефоном, снимая одну за другой папины картины, мечтая как можно скорей оказаться отсюда подальше, но все же не в силах прервать своего занятия, ведь когда еще выдастся такая возможность? – Я пойду, хорошо? Большое спасибо за разъяснение. И что разрешили сфотографировать.
– Постой-ка. Поди сюда. Встань к свету, чтобы я тебя как следует видела. – Женщина сделала рукой властный жест.
«Началось!» – подумала Аня. Может, все-таки попробовать убежать? Но беготня и шум в коридорах музея наверняка привлекут внимание, получится еще хуже.
– Похожа. Не на Глеба, на нее похожа. Тебя как зовут?
– Аня. Анна Громова.
– Вот как. Анной, значит, назвали. Не ожидала. Впрочем, вообще ничего не ожидала. И впрямь как с того света подарочек. Жизнь, однако, полна сюрпризов. Что ж, Анна, давай знакомиться. Я, видишь ли, тоже Анна Громова. Твоя бабушка.
* * *
На другой день после окончания выступлений Аню вызвали в деканат.
– Что ж ты не сообщила, что у тебя есть родственники в Столице? Вот заявление от твоей бабушки. Просит отпустить тебя к ней на выходные. С нашей стороны возражений нет.
В пятницу вечером Аня вымыла голову, разложила перед собой на кровати самые лучшие свои шмотки, включая те, что купила уже здесь, и стала думать, что ей надеть на себя, а что взять с собой на сменку.
– Надень красное платье! Ты в нем просто неотразима! – посоветовал Славка. – Твой парень с ума сойдет, как тебя увидит!
– Парень? Какой парень? – удивилась Аня. – Я иду в гости к бабушке.
– Да ладно, не заливай! Ясно же, что бабушка – это для прикрытия. Вообще, ты здорово придумала – парень в Столице. Надо и мне тут кого-нибудь завести. Чтоб в гости звала, приглашения присылала.
– Да ну тебя, Славка! Дурак ты, короче, совсем! Как тебя только на симпозиум от школы послали. Прям не верится, что ты сам свой доклад написал.
– А я и не писал. Это Ленкин доклад, девушки моей бывшей. Мы с ней всю жизнь за одной партой сидели, дружили, любились, вообще, ближе нее никого у меня не было. Из-за нее я и на медицинский пошел. Ну чтобы и дальше вместе быть. Сам-то я к учебе поначалу не очень, это она меня всю дорогу на себе волокла. Теперь-то, конечно, уже втянулся.
– А почему же не она сюда поехала, а ты?
– Так всё уже с ней. Вторичный сколиоз у нее. Как раз этой осенью обнаружили. Ты как, знаешь, что это такое? Ну в смысле по-настоящему?
– Знаю, – ответила Аня, помолчав. – Но только почему ты говоришь, что с ней всё? Это же всего на три года. А она разрешила тебе послать от своего имени ее доклад? Это ж вроде как нехорошо или как?
– Или как. Разрешила, не разрешила – ей-то какая теперь разница? Будто ты не знаешь этих сколиозников? Ей всё нынче по барабану. Когда-нибудь пробовала с ними трахаться? Как резиновые, ей-богу!
– Слав, как ты можешь?! Это же люди!
– Да какие они люди?! Одно слово – антропоморфы. Как процесс пошел, сразу вся ментальность меняется. Не проходила еще? Ничего, на третьем курсе вам объяснят. Короче, нет больше моей Ленки, считай, умерла. А была как ты. Ну почти что. И вообще, мы этот доклад вместе писали. Я таблицы чертил и диаграммы рисовал.
* * *
Бабушка жила в старинном доме недалеко от центра, в трехкомнатной квартире с высоченными потолками. Две комнаты под завязку были забиты книгами, картинами, безделушками. Ту, что побольше, наполовину занимал огромный рояль.
Бабушка открыла дверь в третью, самую маленькую комнату, где обстановка оказалась неожиданно спартанской. Узкий диван, этажерка с книгами, шкаф и письменный стол. В щель меж шкафом и стеной был втиснут складной мольберт.
– Входи, Аня, располагайся. Здесь твой папа жил, когда на каникулы приезжал из школы. Конечно, при нем тут еще полно всякого хлама было, но я это выкинула, когда он уехал. Так что теперь тут чисто и можно жить.
Ане до боли захотелось взглянуть на хлам, что бабушка выкинула. Наверняка там нашлось бы что-нибудь такое, что можно взять с собой в школу на память! Но нет так нет. Аня открыла шкаф. На полке сидел плюшевый заяц.
– Это папин?
– В какой-то мере. На самом деле он был раньше мой. Твой прадедушка подарил мне его на день рождения. Но твой папа тоже любил с ним играть. Возьми его в руки, ты не бойся, он крепкий. Теперь таких не делают. Его зовут Пафнутий.
И неожиданно добавила:
– Ты можешь взять его с собой в школу.
– Как?! Но ведь это же ваш заяц! Ведь он же у вас столько лет!
– Возьми. Пусть у тебя хоть что-нибудь из семьи будет. Я видела, как ты смотрела на портреты там, в галерее. У тебя что, нет даже фотографий? Они вообще не дали тебе ничего взять с собой?
– Ничего. Они, короче, сказали, так мне будет легче забыть и приспособиться к новой жизни.
