– Почему ты так на меня смотрел постоянно?
– Смотрел, узнавал и поражался. Думал, как же так получилось, что мы не знали друг друга. Как так? Жили где-то каждый своей жизнью в разных местах и даже не знали о существовании каждого. Смотрел и дурел: как такое возможно, что я чухал себе по жизни и не подозревал даже и предположить не мог, что где-то есть вот эта моя девочка, мой человек. И мог бы так и никогда и не узнать, если бы не пропавшие в лесу мальчишки, настойка с морошкой и мои мужики, от духу ухарского отправившие меня к Петровичу.
– И если бы ты не сидел в общем зале ожидания, – дополнила Настя и озарилась мыслью. – Кстати, а почему ты там вообще сидел, а не устроился где-нибудь в комнате отдыха или в VIP-зале? Или в кабинете каком? Ты же вроде героический герой, известный всей Якутии?
– Ничего подобного, – решительно отказался он от славы. – Ты Петровича побольше слушай, он и не такого порасскажет. Обычный летчик, не космонавт же. А почему в общем зале сидел – так по инструкции посторонним, не работникам аэропорта, находиться в служебных помещениях категорически запрещено. А я не служащий этого аэропорта, незачем было создавать неудобства ребятам. И хотя я сам стараюсь доплачивать к своим льготным билетам, и летать бизнес-классом, и проходить через виповский зал, но на этот раз у меня обычные билеты. Мог бы пойти, конечно, но отчего-то не захотел. Может, меня ангел-хранитель мой, или твой, или наш общий какой, привел в этот аэропорт, в этот зал.
– Все, что ты говоришь, Максим, совершенно невозможно представить, даже думать так «вот мы встретились и теперь вдвоем» невозможно, потому что это так… опереточно, что ли, – Настасья смотрела на него завороженными, тревожными глазами, желая, чтобы он начал ее уверять в обратном и убедил обязательно. – Как сериал какой-то.
– Я не знаю, как в сериалах, – погладил Максим ее по щеке, и она почувствовала, как изменилось его настроение, поерзал, устраиваясь поудобней, вздохнул и заговорил совсем иным тоном, словно решился на что-то: – Зато знаю, как в жизни. У мамы с рождения было слабенькое, больное сердце, ей врачи много чего запрещали, а уж рожать так и подавно. Но она так любила отца, так хотела родить своему Ромочке сына, что не стала слушать никаких врачей и родила меня наперекор всем их запретам…
Они с отцом ее берегли.
Двое мужчин старались, как могли, уберечь маму от всего опасного для ее сердца. Отец хоть и работал много, и частенько дома не бывал ночами, а то и сутками и даже неделями, но дом содержал в порядке и сына к этому приучал с малолетства, чтобы все гвозди, где надо, были забиты, шурупы завернуты, краны в исправности, полки повешены, и все идеально работало и было сделано-прилажено для облегчения маминого женского труда.
Они не позволяли ей таскать сумки из магазина, убирать квартиру, стирать-полоскать, старались все тяжелое взять на себя, в основном, конечно, отец, Максимка-то был еще мальцом, но и он прилагал свои еще детские силенки, заботясь о ней. А чтобы не расстраивать маму, еще и учился как можно лучше и не конфликтовал в школе, реализуя свой задиристый боевой лидерский характер и неуемную энергию в спорте.
И все же не уберегли.
Да и как тут убережешь-то, если такой недуг предательский.
Мама умерла, когда Максимке было одиннадцать лет.
Остались они с отцом вдвоем. И сплотились в своем горе крепко-накрепко. Отец и так-то для Макса был авторитетом непререкаемым, образцом для подражания, а после смерти мамы стал еще ближе, не только отцом, но и старшим другом настоящим, и относился к нему, как к взрослому парню, а не пацанчику неразумному, и доверял по-настоящему, но и спрашивал в полном объеме, как со взрослого.
Приладились как-то к жизни без мамы – отец работал, Макс учился и спортом занимался, дом содержали в чистоте и полном порядке, не ленились, не манкировали по-мужски готовкой и уборкой, заботились друг о друге.
Отца Макс уважал бесконечно и старался подражать ему во всем. Давно, еще года в четыре, определившись с профессией, и на вопрос кого-то из взрослых, кем он станет работать, когда вырастет, твердо заявил:
– Водить литалеты, как папа.
По совету отца он и спортом занялся.
Когда Максу было лет семь, он целый год проболел. Началось все, казалось бы, с легкой простуды, за которой последовал тяжелый грипп, принесший какие-то осложнения, после которых только вроде бы поправился ребенок, походил в школу несколько недель и снова свалился с воспалением легких, даже попал в больницу. Выздоровел, пошел в школу, и через месяц снова тяжелый грипп.
Вот тогда отец и решил, что надо пацана закалять и отдать в спортивную секцию. Мама всполошилась – какое закалять, год ребенок болеет, из простуд не вылезает, какая секция! Но отец настоял, да и сам Максим уперся – папа сказал в спорт, значит, в спорт!
И как оказалось, идея была совершенно верной и единственно правильной – через год занятий и специальной системы закаливания Максим навсегда забыл, что такое простуды, гриппы и вообще какие-то болячки, кроме синяков и ушибов.
Начали с бокса, маленькому Максу тогда бокс казался чем-то мужественно-загадочным, сильным, тем, чем занимаются только настоящие мужчины. После нескольких хуков по голове от напарника-ровесника бокс перестал для него быть загадочным, а после отбитых боков и синяков под глазами – и интересным.
Выбрали самбо. И Максим, что называется, нашел себя – сразу, с ходу, с первой же недели занятий прикипел к этому виду спорта, да еще и с мастером повезло – настоящий мужик попался, и учитель гениальный, и спортсмен великий.
Вот тут, на борцовском ковре, он и выплескивал, и реализовывал всю свою лихость и боевитость, всю свою упертость и лидерские качества.
Что позволяло ему в школе оставаться спокойным, невозмутимым и упорно учиться, чтобы не подводить отца и готовиться к поступлению.
Они с Романом Андреевичем давно обсудили и решили, в какое именно училище поступит Максим, и готовили его к этому важному этапу.
Так и жили вдвоем.
Ну, условно вдвоем, по большей части Максим жил один – отец хоть и был приписан к ленинградскому аэродрому, как вертолетчик, но приходилось ему летать и работать по всей области, и порой домой он попадал далеко не всякий день, так что ведение хозяйства легло в основном на плечи сына.
Впрочем, Макс не видел в этом ничего особенного и не тяготился такими обязанностями – привык.
Были ли у отца женщины? Скорее всего. Мужчиной Роман Андреевич был видным, интересным, молодым тогда еще, наверняка случались у него романы. Но ни словом, ни намеком и ничем иным в их с Максимом жизни отец своих отношений с другими женщинами не обозначал и в дом никогда не приводил, сохраняя светлую память о жене.
Отец погиб, когда Максу исполнилось пятнадцать.
Техническая неисправность вертолета. Механик прошляпил.
Роман Андреевич, второй пилот и пятеро пассажиров – все погибли.
