– Молодец, дружок, так держать! Берег уже близко, ты почти добрался.
В сгущающейся темноте, под холодным зимним ветром, мужчина, собака и котенок выбрались на берег. Все трое промокли до нитки, и никому не приходило в голову кого-то бояться. Котенок чихнул первым. Тома взял его на руки и погладил Аттилу.
– Дружище, ты первый пес в моей взрослой жизни, которого мне хочется расцеловать.
Вдали, выше по течению, Майкл звал свою собаку. Даже в самых проникновенных выступлениях в его голосе не звучало столько отчаяния. Тома сложил руки рупором и крикнул:
– Все в порядке, он со мной!
Доктор осмотрел котенка.
– Ну что, приятель, это приключение надолго отвадит тебя от воды, тебя и твоих родственников на несколько поколений.
Несмотря на стучащие от холода зубы, Тома снял свитер и расстегнул рубашку, чтобы прижать котенка к груди.
– Грейся. Теперь ты в безопасности, я отнесу тебя к твоей матери.
Тома и раньше произносил эту фразу, и на разных языках, но еще ни разу не говорил ее представителю семейства кошачьих.
Троица двигалась вдоль берега, возвращаясь к дому. Аттила кружил вокруг доктора, подпрыгивая, чтобы увидеть малыша. Время от времени, чтобы его успокоить, Тома останавливался и садился на корточки, давая ему возможность понюхать спасенного. Пес тут же принимался вылизывать трясущегося котенка, который был слишком измучен, чтобы хоть как-то реагировать.
Когда Тома проходил мимо завода, он услышал голоса, доносящиеся из фруктового сада.
– Мы идем, все живы! – крикнул он.
Пробравшись через пролом в заборе, он оказался в саду дома престарелых. Все ждали его с другой стороны. Кошка, ее малыши, Майкл, на спину которого Полин уже набросила одеяло, Элен и остальные постояльцы.
– Какая многочисленная группа встречающих!
– Ваши крики всех всполошили.
Майкл бросился к своей собаке.
– Вот кто настоящий герой, – сообщил Тома. – Если бы не его мгновенная реакция, малыш был бы обречен.
Доктор поставил котенка перед его матерью, которая, словно понимая, чем обязана собаке, позволила Аттиле подойти. Она мяукнула и принялась с урчанием вылизывать своего малыша. Конечно, она за него переживала. Если бы он не вернулся, ее огорчение, скорее всего, было бы не таким сильным, как человеческое. И все же. Глядя, как она радуется его возвращению, трудно было увидеть различие между материнскими чувствами животных и людей. Нам всем есть за кого бояться.
Потрясенная Элен приносила тысячи извинений собаке, утешая «своих» кошек. Доктор перевел дух и провел рукой по волосам.
– Все живы и здоровы. Правда, котенок получил переохлаждение. Полин, поможете мне устроить его на ночь возле радиатора? Мари-Лор придется еще немного поволноваться.
– Кто это Мари-Лор?
– Его мать.
– Кошку зовут Мари-Лор?
– А что? Собаку так вообще зовут Аттила.
– Правильно, а меня зовут Жан-Мишель, и это вроде бы никого не шокирует.
– Этот сад – настоящий зверинец, – заметила Шанталь. – Только посмотрите на этих прелестных котят. И пес, какой красавец!
Полин спросила у доктора:
– Вы знали, что мадам Тремельо разводит котят?
– Она их не разводит, они родились у матери, которую она приручила. Это не одно и то же. Думаете, я покупал сухой корм, чтобы самому его есть?
– Не так уж это и глупо… – задумчиво произнес Франсис.
– Что – есть сухой корм?
– Нет, разводить котят. Их можно продавать на ярмарке.
Засмеялась только Франсуаза. Полин подошла к доктору и пощупала его одежду.
– Вам нужно все это снять, иначе простудитесь…
– Ого, становится жарко! – оживился Франсис. – Медсестра хочет раздеть доктора!
– Это напоминает мне одну скверную книгу, которую я недавно прочла, – сообщила Элен.
– Дети, да и только, – улыбнулась Полин. – Скажите, доктор, раз уж мы об этом заговорили и вы знаете маленькие секреты всех присутствующих, может, самое время предупредить меня, не разводит ли кто-нибудь еще из наших постояльцев зверюшек? Мне бы не хотелось наткнуться на аллигатора, когда я буду пылесосить.
Шанталь подняла руку:
– Не знаю, можно ли это назвать разведением, но речь идет о муравьях. Один из них приходит ко мне каждый день и обожает плавать в моем чае. В это время года я вижу его реже. Наверное, потому что холодно. А так мы неплохо ладим.
– Если им холодно, можешь связать им кофты! – воскликнул Франсис.
Теперь котенок свернулся клубочком у живота своей матери, которая сидела, закрыв глаза и громко урча. Пес держался рядом, виляя хвостом.
Шанталь проворчала:
– Иногда ты бываешь таким глупым, Франсис. Муравьи не носят кофт.
– Так они и плавать не умеют! Каждый раз ты пьешь чай с дохлым муравьем в чашке!
67
Услышав стук в дверь, Тома решил, что кто-то из жильцов забыл ключи. Он открыл, готовясь встретить его шуткой, но на пороге стоял не молодой человек. Это была Эмма.
– Здравствуйте, я девушка Ромена. Вы доктор Сел-лак?
Ему удалось лишь утвердительно кивнуть.
– У нас с вами назначена встреча. Вы помните?
Он снова молча кивнул, как осел.
– Спасибо, что согласились уделить мне немного вашего времени.
Тома был в панике. Он готовился к звонку. Даже с этой мыслью ему было сложно свыкнуться, но у него получилось. Он работал над своим голосом, интонациями, представлял, какими могут быть вопросы, готовил ответы. Он советовался с Полин и даже с Франсисом. Упорно тренировался, словно спортсмен высшей лиги, готовящийся принять участие в мировом первенстве по телефонным разговорам.
С обеда его напряжение начало расти. Он старался себя чем-то занять, лишь бы не думать о приближающемся времени звонка, но это не мешало ему все чаще смотреть на часы. Он догадывался, что разговор будет непростым. Он знал, что беседовать со своей дочерью, как с совершенно незнакомым человеком, ему будет невыносимо трудно, что придется разыгрывать целый спектакль. И она ни в коем случае не должна была догадаться ни о том, что предшествовало поднятию занавеса, ни об истинной личности автора. И вот теперь она стояла перед ним, разрушив все его планы. Дети часто так делают.
Вживую исполнять «арию доктора» перед совершенно особой слушательницей – совсем не то что по телефону. Тома уже не мог довольствоваться лишь тщательно отработанным голосом. Теперь он превращался в канатоходца, а Эмма со своего места не должна была заметить ни тонкого каната, служащего сценой, ни глубины пропасти, открывающейся внизу.
