Лишь одному мне было известно, что это не так.
Мне казалось, что я больше никогда не захочу снова оказаться в Коне. Я не хотел еще раз подвергать свое тело такой боли. Но год спустя я вернулся, чтобы закончить то, что начал. К сожалению, ничего не вышло. В 1996 году из-за прокола колеса на хендсайкле я превысил лимит завершения велоэтапа на 15 минут. Тем не менее я не сошел с дистанции и прошел марафон, завершив гонку за 14 часов 39 минут. Официальные лица на финише повесили мне на шею медаль финишера. Взяв ее в руку, я подумал: «Миссия выполнена. Больше я никогда сюда не вернусь». Тем не менее, когда мы добрались до гостиницы, Дон посмотрел на меня и сказал:
— Ты должен вернуть эту медаль.
— О чем ты говоришь? — возмутился я. — Я ее заработал.
— Ты не уложился в квалификационное время на велоэтапе. Если ты ее оставишь, то никогда не сможешь жить в мире с самим собой.
— Ты больной на голову, — сказал я.
Но на следующее утро мне стало ясно, что Дон был прав. Я отправился к директору гонки Шэррон Эклз и отдал ей медаль. Ее глаза наполнились слезами.
— Ах, Джон, — сказала она, — если кто-нибудь заслуживает этой медали, так это ты!
— Но я не заработал ее, Шэррон, — возразил я. — Когда я ее заработаю, то можете мне поверить, ни за что не выпущу ее из рук. А пока вы должны ее забрать.
Она неохотно взяла медаль. Однако семечко было посажено. Я знал, что вопрос не в том, «если», а в том, «когда» медаль финишера достанется мне в полном соответствии с правилами.
Годом позже я вернулся в Кону. На этот раз я приехал с новым, облегченным хендсайклом, и результат оправдал все затраты. Тысяча девятьсот девяносто седьмой год стал первым годом, когда в программу была официально включена категория колясочников. Кроме меня, на соревнования в Коне квалифицировались еще два колясочника. Теперь мне нужно было не только завершить каждый этап в отведенное время, но и опередить других парней. Моя цель заключалась не в том, чтобы стать вторым спортсменом-колясочником, финишировавшим на гавайском Ironman. Я решительно намеревался оказаться первым.
Через 12 часов и 21 минуту после выстрела стартовой пушки я пересек линию финиша, уложившись во все квалификационные лимиты и, наконец, заработал медаль финишера. Другие двое колясочников остались далеко позади меня. Я достиг цели, которую поставил перед собой тремя годами ранее. В тот вечер я в изнеможении упал на кровать, которую мы делили с моим братом Доном. Я лежал там, размышляя о том, что произошло. Я стал «железным человеком». Я покорил самую трудную из всех мыслимых гонок на выносливость. Пусть на это у меня ушло три попытки, но я не опустил руки и не сдался. Теперь я имел право считать себя равным любому другому спортсмену на свете.
— Эй, Дон! — окликнул я брата в темноте.
— Что, Джон? — отозвался Дон усталым и раздраженным тоном.
— Как думаешь, не замахнуться ли мне в следующем году на Ла-Манш?
Дон предложил мне сделать с собой нечто невозможное с анатомической точки зрения, но я понял, что идея ему понравилась. Я взобрался на один Эверест. Теперь пришла пора покорить следующий.
5. Способен на многое, часть 2
Оглядываясь на гонку в Коне, я вижу в ней больше, чем достигнутую цель. Все кусочки моей жизни до этого момента идеально сложились, чтобы создать этот финальный результат. Как уже упоминалось в предисловии, я убежден в том, что ничто не происходит случайно. Когда я не добился того, чтобы ноги стали слушаться меня после несчастного случая, то переключил внимание на верхнюю половину тела. В то время я не осознавал, что усилия, затраченные на восстановление ног, на самом деле стали идеальным тренировочным комплексом для подготовки к триатлону. Если бы я не потратил те два года на укрепление верхней половины тела, то не смог бы квалифицироваться на гонку в Коне и тем более стать первым колясочником, которому удалось с ней справиться.
В придачу к этому в мою жизнь стали входить нужные люди, причем в самые нужные моменты. Когда я потерял место в молодежном составе Penrith Panthers, мне казалось, что все пропало. Переход в Warragamba Wombats выглядел гигантским шагом назад. Но если бы я не отправился в Уоррагамбу, то не познакомился бы с товарищем по команде Джоном Янгом. После аварии никто не приходил ко мне в больницу так часто, как он, а после выписки мы стали лучшими друзьями и партнерами по тренировкам. Мы заставляли друг друга делать намного больше, чем каждый из нас смог бы сделать самостоятельно. Если бы не Джонно, я мог бы утонуть в пучине жалости к себе, никогда не сдвинуться с места и не добиться успеха.
Случайное знакомство в пенритском бассейне вскоре после гавайского Ironman 1995 года можно считать еще одним примером того, как в нужное время в моей жизни появился нужный человек. Сначала я не узнал мужчину, который подошел ко мне и представился. Но он меня узнал и захотел познакомиться.
— Привет, Джон. Я Иен Бирн. Я читал о твоих спортивных достижениях, — сказал он. — Просто захотелось похвалить тебя за хорошо выполненную работу.
Как только я услышал его имя, то понял, что это мне следует рассыпаться в комплиментах. О Иене писали все газеты. Этот человек переплыл Ла-Манш в возрасте сорока семи лет.
— Для меня большая честь познакомиться с тобой, — сказал я. — Я читал о твоем заплыве через Ла-Манш и должен сказать, что очень впечатлен. Отлично сработано, приятель.
— Спасибо, — сказал Иен. — Но, знаешь, — добавил он, — если это смог сделать я, то уж, конечно, крепкий, молодой и мотивированный парень вроде тебя способен сделать то же самое.
Не знаю, что заставило Иена бросить мне этот вызов. Я даже не уверен, что в тот момент он предлагал это серьезно. Но в любом случае, зерно упало на благодатную почву. Если это смог сделать я, то уж, конечно, крепкий, молодой и мотивированный парень вроде тебя способен сделать то же самое. Эти слова очень долго прокручивались у меня в голове. Я знал, что Иен не просто отдавал мне дань вежливости. Он действительно верил, что если ему удалось покорить Ла-Манш, то его достижение наверняка способен повторить человек, который осилил гавайский Ironman. Меня поразил тот факт, что Иен сказал мне это так, словно даже не заметил моей инвалидной коляски. Этот спортсмен-экстремальщик разговаривал со мной как с равным. Если это смог сделать я то уж, конечно, крепкий, молодой и мотивированный парень вроде тебя способен сделать то же самое. Крепкий и мотивированный, а не какой-то там физически недееспособный. Вот почему Иен мне сразу понравился.
На этом наш разговор не закончился. Я засыпал его градом вопросов о подробностях заплыва. Он отвечал охотно и откровенно, что лишь еще сильнее разжигало мое любопытство. К тому времени, как мы попрощались, я уже плотно сидел на крючке идеи переплыть Ла-Манш.
После этого «случайного» знакомства с Пеном я занялся исследованием истории заплывов через Ла-Манш. Двадцать пятого августа 1875 года капитан Мэттью Уэбб стал первым человеком, сумевшим вплавь перебраться из Англии во Францию без помощи искусственных плавучих средств. Впоследствии он стал автором знаменитой фразы «Ничто великое не дается легко». Его слова стали для меня персональным вызовом, побудившим попробовать это сделать. Кроме того, я узнал, что лишь примерно у 10 процентов людей, пробовавших преодолеть Ла-Манш вплавь, попытки увенчались успехом. И дело не в том, что у них просто не хватило пороху. Погодные условия в тех местах могут быть весьма коварными и очень быстро меняются. Многих пловцов-экстремалов ветры и волны попросту относили назад. Было похоже, что в те дни природа была против того, чтобы люди покорили пролив. Помимо прочего, я выяснил, что никто из спортсменов-колясочников никогда не пробовал переплыть Ла-Манш. Как будто этой мотивации было недостаточно, я обнаружил один крохотный факт, который заставил меня сделать эту цель приоритетом номер один: никому из спортсменов еще никогда не удавалось покорить гавайский Ironman и переплыть Ла-Манш. «Это именно то, что мне нужно, — сказал я себе после того, как в 1997 году, наконец, стал финишером Ironman. — Я буду первым».
