Допрос вели двое. У одного были наушники, через них Северов мог передать вопрос арестованному, оставаясь в соседней комнате.
— Кого из высшего руководства абвергруппы «Север» вы знали лично?
Арестованный Федулов, громадный детина двухметрового роста с мрачным лицом и маленькими глазками, с непропорционально большой челюстью, которую с видимым трудом приводили в движение какие-то внутренние силы, не спеша рисовал достаточно мрачную картину своего пребывания в плену, а затем и в немецкой разведшколе.
Несмотря на простоватый деревенский вид, говорил Федулов как городской житель, но растягивал слова, а потому производил впечатление тугодума.
— Из немецких высших чинов мне неоднократно приходилось встречаться с Кляйном и один раз — с руководителем абвергруппы «Север» Гофмайером. Во время последней встречи перед самой отправкой в Россию он сильно меня унизил.
— А именно?
— Он сказал: «Учти, Федулов, там, в России, выполняя наше задание, тебе придется действовать не кулаками, как ты привык, а мозгами, а это нечто совсем другое. Ты меня понимаешь?». Я тогда, честно говоря, обиделся, но не подал виду. Мне главное было от них вырваться, а здесь, дома, все одно в землю ложиться придется рано или поздно. Важно, что теперь уж в свою.
— Послушайте, Федулов, я не о вас говорю. Меня Гофмайер интересует.
— Немец как немец. Худший вариант. Немцы — народ трудолюбивый, и дома, и жизнь строят добротно.
— Я не про нацию, а про Гофмайера спрашиваю!
— Нация, как дерево. На нем нарост образуется, который большую часть соков из дерева высасывает для себя, а тому почти ничего не оставляет.
— Стоп, — прервал его следователь, — вы постоянно отклоняетесь от главной темы, которая нас интересует, Гофмайер.
— А что Гофмайер? Я уже вам сказал — слизняк. Сейчас, пока он наверху людьми распоряжается, смотрится человеком, а вот попади он, скажем, в нашу ситуацию — стал бы сапоги хозяевам лизать, лишь бы его не били да голодом не морили. Но если дать ему власть над другими, то лютовать будет. Притом сам бить не станет, чтобы руки не запачкать, а подберет народ, который этим делом займется, а он останется в белых перчатка и при чистом платочке.
Второй диверсант Виноградов, хотя и был земляком Федулова, но являлся ему полной внутренней и внешней противоположностью. По профессии сельский учитель, то есть местный интеллигент, но большую часть жизни проработал местным судьей. В людских душах копаться любит и умеет.
— Гофмайер? — глаза у него живо забегали, как у ученика, вытянувшего на экзамене удачный билет. — Гофмайер — это как раз тот немецкий начальник, с которым мне довелось общаться больше, чем с другими. Он нередко вызывал меня, когда не мог разобраться в способностях русских кандидатов выполнить задание, которое он собирался перед ними поставить. Характеризуя людей, я помогал им выпутаться из паутины, которой он их опутывал.
— Ну а самого Гофмайера как вы можете охарактеризовать? — спросил в наушниках Северов.
— Средний немецкий бюргер, как и большинство его однокашников, использовал свое единственное достоинство — рано признался в собственной бездарности и, чтобы компенсировать этот недостаток, вовремя примкнул к нацистскому движению. Да что я вам рассказываю! Бездарность может сделать карьеру, лишь вступив в партию.
— Виноградов! Думайте, что говорите! — прервал его следователь.
— Так я же про Германию говорю! А у нас с этим все в порядке.
— А что представляет собой Гофмайер как личность? — вновь поинтересовался Северов.
— Начнем с того, что это вовсе не личность, а скорее безликость. Биографии его я, конечно, не знаю, известно только с его слов, что он во время Первой империалистической служил в армии, был легко ранен и чуть не попал в плен.
— Кто для него кумир — Гиммлер, Гейдрих или?
— Ни тот, ни другой. Его кумир — непосредственный шеф, адмирал Канарис, о подвигах которого он может рассказывать в своем кругу сутками. Вторым его героем является рейхсмаршал Геринг. Во время Первой мировой войны маршал прославился как летчик-ас, сбивший наибольшее количество самолетов противника и сейчас незаслуженно отодвинутый на второй план.
— А что еще вы можете добавить к образу Гофмайера?
— Как все серости, пролезшие наверх, он хотел бы не так быть, как казаться личностью, для чего и прилагает массу усилий, понимая, что необходимых качеств для того у него нет или как минимум недостаточно.
* * *
Дверь неожиданно открылась, и в проеме появился дежурный офицер. Вид у него, как и прежде, был надменный.
— Следуйте за мной, — сухо бросил он. Северов повиновался, и они вместе поднялись по лестнице на второй этаж. Подойдя к единственной двери, лейтенант осторожно стукнул всего один раз и тут же открыл. Просторная комната освещалась яркими лучами утреннего солнца, проникавшими через два больших окна слева.
Справа от стола — могучий стальной сейф, который в добрые времена хранил деньги, а теперь, судя по всему, души человеческие.
— Господин полковник, согласно вашему указанию доставлен задержанный.
— Извините, господин полковник, меня никто не задерживал, я явился к вам добровольно и у меня конфиденциальное сообщение. — Северов покосился на сопровождающего.
— Франц, вы свободны, — полковник поудобнее устроился в кресле. — Слушаю.
— Господин полковник, я пришел, чтобы… ликвидировать вас. — Северов говорил медленно, точно синхронизируя слова с действиями. Он извлек из кармана пистолет, ловким движением большого пальца выпустил из ручки магазин с патронами, который с грохотом шлепнулся на стол, положил рядом оружие и сделал шаг назад. — Но я решил поступить иначе.
Полковник преодолел шок, вызванный внезапностью, много быстрее, чем можно было ожидать. Как бы в подтверждение этого он небрежно переместил локтем в сторону пистолет и обойму, выложенные Северовым на край стола. Это был привычный жест, которым он сбрасывал в мусорную корзину бумаги, ставшие ненужными на столе.
— Я готов помочь вам свести на нет гнев вашего начальства.
— Вы? Моего? Каким образом? — брови полковника поднялись вверх, отчего выражение его лица стало насмешливым.
— Моим присутствием здесь.
— Боюсь, молодой человек, у вас завышенная самооценка. А у меня — заниженное количество времени, чтобы тратить его так безрассудно. Поэтому будет лучше, если вами займется наше специальное подразделение. — Теперь в насмешливую гримасу включились уголки рта, а в голосе появились нотки раздражения.
— Лучше не будет, господин полковник, поскольку я тот самый русский парашютист, от поимки которого зависит… именно… ваше…
— Что?.. — полковник подался всем телом вперед, выкатил глаза и уставился на Северова. — Повторите еще раз то, что вы сказали.
