Ольге сообщили новость:
— Хочу стать актрисой, — поведала Маруся важно.
— Какая мечта! — Ольга захлопала в ладоши. — Мартин, рады за дочку?
— Да-да, — сказал он очень серьезно.
— Я понимаю, что мама боится, вы ей тоже объясните! Я не сама придумала, преподавательница верит в мой талант.
— Как же здорово все получается! Послушай, а что с гражданством?
— Для таких студентов существует квота — это раз.
— Для иностранных все платное, — Томас понял, откуда может прийти помощь. — А у тебя виза на какой срок?
— Не волнуйся, и визу сделали, и Михайлина дала рекомендательное письмо. Мама думает, что я еду наобум и собираюсь ночевать на вокзале! Считает меня дурочкой, а мне девятнадцать скоро!
— Здорово, правда? — снова спросила Ольга у Мартина, долго смотрела ему в лицо, пытаясь поймать взгляд. Тот не ответил, головы не поднял, теребил салфетку, изучая свои пальцы. — Это правда, что вы прекрасно разбираетесь в кораблестроении?
Мартин упорно молчал, и отвечать пришлось Томасу.
— Папин отец, дед и прадед — владели кораблями. Торговыми. Последний большой корабль дед умудрился продать аргентинцам накануне Второй мировой.
— Вы же должны быть богатыми! — Ольга крутила головой и звенела бусами. — Может, в этих стенах зарыт клад?
— Не думаю, — подал голос Мартин. — Еще кофе?
— С удовольствием! Куда делись их деньги, Томас? Ты-то, такой умный, догадался, наверное?
Томас был польщен, но знал, что отец не любит разговоры на эту тему:
— Мы думаем, дед уничтожил документы, чтобы не подвергать семью опасности. Государственная система в стране с тех пор менялась, смотря как считать, — два или четыре раза, — объяснил он с важностью.
— Твои дед и прадед были деловыми людьми. Значит, хорошо соображали. Правильно, Мартин? — Ольга дотронулась до плеча хозяина дома. Тот молча отодвинулся.
— Папа рассказывал, что наши предки были ганзейскими купцами, у нас на чердаке хранился сундук с документами, похожими на те, в Доме Черноголовых, — похвалилась Маруся.
— Тогда… тогда, — Ольга задумалась. — Ваш дед положил эти деньги в иностранный банк или вложил в ценные бумаги. Скорее всего, он сделал и то, и другое. Банк точно не немецкий, в Германии к тому времени уже было неспокойно. Надо проверить те, что работали в то время, поискать в Англии или в Дании. Еще в Швеции, может быть.
Роман Ольги с известным адвокатом длился несколько лет. Адвокат Виктор специализировался на сложных делах по возврату частной собственности — реституции. Виктор преуспел, арендовал офис в центре города и построил два дома в Пирита. Он имел привычку обсуждать свои дела с Ольгой во время обедов в ресторанах, поскольку с молодой женой и матерью почти не разговаривал, во всяком случае, о работе.
— Можем вместе посмотреть, что там у вас на чердаке, — предложила Ольга. Лицо Мартина тотчас стало непроницаемым, будто упало забрало рыцарского шлема, Томас и Маруся тоже поскучнели. Ольга решила при случае расспросить Ларису.
— Вы все идете на вокзал? Ветер прохладный, куртки обязательно наденьте.
— Я уже готова, — отозвалась Маруся. — По дороге надо зайти в магазин, мы с Яном там встречаемся. Он проводит меня до границы.
— Так важно… любовь, — прозвенела украшениями Ольга.
— А мамы все нет.
— Я позвоню ей! — гостья ринулась за телефоном.
— Не надо. Думаю, она придет прямо к поезду, чтобы не тратить нервы, свои и мои. Сейчас напишу ей письмо, — заключила Маруся.
* * *
Соседка приняла ее в теплые объятия.
— Пойдем умоешься.
Лариса плакала под шум воды, сидя на краю ванны. Еще вчера все было прекрасно, Маруся никуда не уезжала. Почему же я жаловалась на жизнь, когда надо было радоваться! Вспомнилась, ни к селу ни к городу, песня из юности «Yesterday». Воде, бьющей по ладоням, Лариса горестно шептала английские слова. Представилось, что Стас в этот момент смотрит на нее. «А ты говоришь, — кивнула она ему сквозь слезы, — взрослые дети». И отстраненно определила: «Похоже, я слегка тронулась». Все еще плача, она вышла попросить у Ане валерьянки.
На кухне спиной к ней сидел плотный мужчина, в подтяжках поверх белой рубашки. Орнамент, образованный подтяжками, делал спину похожей на панцирь крупного насекомого. Мужчина сидел наклонясь вперед: широкая шея, плоский затылок. Лариса, вспомнив что ее лицо от слез распухло, вернулась в ванную, встала на колени и опустила щеку под прохладную струю воды. Спустя время она хотела незаметно выскользнуть из квартиры, но подруга обняла ее и повела на кухню. Незнакомец теперь высился атлантом в проеме балконной двери.
— Ждем вас на кофе, — сказал коренастый с интонацией, которую можно было назвать фамильярной, — Александр Курбатов, дизайнер, работаю по дереву, — представился мужчина, но руки не протянул, небольшие ладони заложил за подтяжки. Лариса была благодарна — у нее не было сил для прикосновения.
— А все-таки я пойду.
— Первым пойду я, — сказал мужчина, — а вам, наверное, хочется поговорить с нашей утешительницей.
Лариса засмущалась, вспомнив как громко она ревела.
Курбатов разливал кофе и раскладывал куски вчерашней шарлотки. Вдруг Ане согласится пойти к ним домой и уговорит Марусю остаться? Лариса взглянула на часы: за Марусю надо бороться, за детей всегда надо бороться до последнего.
— Значит, ты еще покараулишь мои вещички, душа моя, — дизайнер положил некрупную волосатую кисть на широкое запястье Ане. Лариса отметила его дорогие часы.
— Ну придется.
— Таких как ты надо баловать, — мурлыкал Курбатов.
— Не надо, — засмущалась Ане.
— Зачем вам игрушки? — спросила Лариса, просто чтобы не молчать.
— Я здесь с загадочной миссией, сударыня, секретной, — Курбатов смотрел на Ларису как на ребенка, которому рассказывают страшную сказку.
— С какой? — поинтересовалась Лариса рассеянно.
— Пока не скажу.
И хорошо, она бы не смогла слушать. Вдруг вспомнила как Томас с другом забросили Марусю в осеннее море. Мальчикам было по семь лет, а Марусе пять, они придумали убирать хлам на берегу. Мальчишки нашли грязную корявую палку и сказали: «Руся, несем это бревно к воде и на счет „три“ бросаем подальше в море». Маруся изо всех сил вцепилась в корягу и не успела разжать замерзшие пальцы — на счет «три» мальчишки бросили ее в холодные волны вместе с бревном. С трудом выудив Марусю в намокшей шубе, они до вечера скрывались в квартире у Ане и плакали от страха. Лариса тогда разнервничалась, Томасу попало по первое число. Маруся не заболела, но шубка была испорчена, ее сушили на батарее. «Сейчас он тоже виноват, — думала Лариса, — наверняка знал о Русиной затее, со мной поделиться не удосужился. Что за бесчувственная порода!».
