Затем Сережа потянул ее в кондитерскую, роскошную, богатую, расположенную в старинном здании с причудливым декором. Такого многообразия сладостей, пирожных, лукумов и пахлавы Катя не видела еще никогда. Казалось, достаточно было лишь местных запахов – свежезаваренного кофе, корицы, меда, сахарного сиропа и орехов, чтобы напрочь потерять голову. Цены тут были гораздо выше, чем в столовой, и Катя, отведав лишь один из представленных десертов, смутилась тем, что им с Сережей пришлось платить каждому за себя, и поспешила сбежать от таких обременительных для кошелька сладких соблазнов.
Наконец, снова выйдя на улицу и поглазев по сторонам, Сережа заявил:
– Катерина Андреевна, вы как хотите, но… Нужно же отметить то, что мы оказались в таком удивительном городе. Давайте… ну… по маленькой, а?
– Давай, Сережа, – рассмеялась Катя.
В знаменитом кафе «Мадо», куда они забрели в надежде опрокинуть по рюмочке, алкоголя не оказалось, но доброжелательный официант объяснил им, что за спиртным лучше пройти дальше, спуститься по одной из пересекающих Истикляль улочек, ведущих к Босфору. Так, следуя его указаниям, Катя с Сережей и оказались в баре «Коридор», как Катя позже узнала – знаменитой мекке местной интеллигентной и околоартистической публики. Атмосфера тут царила на удивление фривольная для азиатского города. И Кате даже на миг показалось, что она очутилась где-нибудь в Париже. Народ в баре собрался самый разнообразный – какие-то бродячие поэты, актеры, писатели, поражающие идеальной красотой аргентинские мальчики-модели, шатающаяся по миру в поисках впечатлений золотая молодежь, музыканты-альтернативщики и авангардные художники.
Сережа, зайдя в бар и оглядевшись по сторонам, первым делом прошествовал к стойке и потребовал винную карту, а затем громогласно сообщил смущающейся Кате, что на шесть бокалов вина денег у них хватит. А после они засели вдвоем за столиком, все так же глазея по сторонам, прислушиваясь к смеху, к песням, к возникающим тут и там диспутам на разных языках. Кате вдруг показалось, что она снова стала студенткой, вольной птицей, вся жизнь у которой впереди. То ощущение, посетившее ее, когда она после первого разговора с Мустафой жадно перечитывала «Мастера и Маргариту», вернулось. Чувство, что все еще будет, что вот-вот произойдет что-то значительное, что-то такое, что перевернет всю жизнь, подарит надежду, поможет подняться и расправить крылья. И Катя бережно лелеяла это ощущение, боясь расплескать его, так остро, так необычно оно было после стольких лет апатии и безысходности.
Сережа, быстро захмелев от пары бокалов красного вина, пытался нелепо ухаживать, прижимал руку к груди и клялся:
– Катерина Андреевна, вы такая… Вы даже не представляете, какая вы!
– Какая? – со смехом спрашивала Катя, отпивая из бокала.
Сережа же вращал глазами, таращился на нее, явно перебирая в уме эпитеты – красивая, молодая, обворожительная, черт, ничего не годилось.
– Умная! – наконец, задушевно выдал он. И, подумав, добавил: – И добрая!
Катя фыркнула.
– Ну по второму пункту – точно нет. Ты разве не слышал, как я сегодня приложила этого несчастного Озтюрка?
– Все равно, – убежденно замотал головой Сергей. – Вы просто… Вы за дело свое болеете. Преданная искусству, вот вы какая. И талантливая! – наконец, заключил он, осушил свой стакан и покачнулся на высоком барном стуле.
– Эй-эй, Сережа, не нужно так бурно реагировать, – веселясь, подхватила его под локоть Катя.
Настроение ее наконец выправилось. Нет, она до сих пор злилась на себя за то, что позволила себе сорваться, и по-прежнему жалела о том, что, возможно, испортила отношения с Эртаном до конца проекта. По-прежнему боялась, не решил ли кто из труппы, что нервозность ее была связана с абстинентным синдромом. Но прогулка по удивительному городу, знакомство с его характером, бытом, жизнью, погружение в здешнюю атмосферу подарили Кате какую-то легкость восприятия, надежду на то, что не все еще потеряно, что можно будет исправить случившееся. В конце концов, что сегодня такого произошло? Обыкновенный рабочий момент, к которым все относятся с пониманием…
– А еще… Еще вы очень сильная, – не унимался Сережа. – Я, знаете, как вам завидую?
– Вот это вы точно зря, – качнула головой Катя. – Честное слово, Сергей, в моей судьбе нет ничего такого, чему вам, молодому, талантливому, перспективному мальчику, стоило бы завидовать. Поверьте мне!
Но Сергей, кажется, не особенно внимательно ее слушал.
– Вот Юрий Гаврилович – он недобрый, – доверчиво поведал он. – Строгий очень. Сказал мне: «Сережа, хоть раз тебя выпившим увижу – полетишь в Москву белым лебедем».
– Вы уже рассказывали, – кивнула Катя. – Сережа, может быть, тогда вам пора к себе? Пока Юрий Гаврилович не спохватился и не заметил, что вас долго нет.
Но Сережа в ответ хитро усмехнулся и, подавшись к Кате – отчего снова едва не рухнул со стула на пол, – сообщил:
– Не-а, я ему скажу, что провел вечер с самой прекрасной женщиной в Стамбуле. Это он поймет!
– Боюсь, что нет, – качнула головой Катя. – Откровенную ложь никто не любит, Сережа, а меня уж никак самой прекрасной женщиной в Стамбуле не назовешь. Едемте по домам.
Позже, уже распрощавшись с Сергеем, проводив его до станции метро «Осман-бей» и посадив в поезд, умчавший юношу в арендованные для актеров апартаменты, и вернувшись в отель, Катя снова вышла на балкон, где и началось ее сегодняшнее утро. Солнце уже закатилось, и над древним городом снова разлилась черная, звездная, напоенная экзотическими запахами ночь. Ветер, долетавший с Босфора, холодил лоб, успокаивал, уговаривал не тревожиться, убеждал, что все непременно будет хорошо. И Кате снова вспомнился вчерашний вечер, бешеный карнавал в доме у Мустафы. Вспомнилось, как у нее от яркости красок и духоты закружилась голова, как она пошла к террасе, но в последнюю секунду выйти на нее не успела, ее перехватил мужчина в маске, наутро оказавшийся актером Эртаном Озтюрком, по всей видимости, имевшим какие-то интимные отношения с продюсером Мустафой Килинчем и приударившим за ней исключительно из карьерных целей. Обидно было осознавать, что ничего не случилось бы, успей она вчера вечером выйти на террасу – ни танца, ни поцелуя, ни ее сегодняшнего неприятного выступления.
Ну да что уж там, пора было перестать корить себя и мучиться неловкостью ситуации. Эта постановка – ее последний шанс вернуться в профессию, тончайшая ниточка надежды, спасательный круг, который все же бросила ей судьба. Мало того, это шанс поставить спектакль, о котором она сама давно мечтала, воплотить на сцене любимый роман, поделиться с широким зрителем собственными соображениями и переживаниями. И упустить все это из-за каких-то глупых фантазий, оскорбленных амбиций или чувства вины из-за несдержанности на площадке она себе позволить не может. Пускай началось здесь у нее все не слишком удачно, в ее силах взять ситуацию в свои руки и повести туда, куда ей будет нужно. Она… как там твердил весь вечер этот бедный наклюкавшийся мальчик?.. – сильная, умная и талантливая. Ну и все, на том и стоим. С тем и выберемся. А все остальное – не стоящая внимания чепуха.
