– Думала, не найду, где спряталась?
И кого будущий врач узрел? Да своего папашу! Упс! Такое не придумаешь! И что выяснилось? Мать Алевтины…
Кирпичникова встала.
– Не понимаю, по какой причине я должна выслушивать ложь Лазаря.
– Что-то ты вяло возмущаешься, – ухмыльнулся Штильман, – без рвения. Слабовато негодование.
– Алевтина Михайловна, пусть Лазарь говорит. Мы пытаемся выяснить, кто отравил вашего сына и пытался убить дочь, – пояснил Костин, – возможно, сейчас услышим некую информацию, которая поможет в расследовании.
Лазарь продолжил:
– Мамаша Алевтины держала дом свиданий, прошу не путать с борделем. К ней приходили обеспеченные мужчины, пили чай, о том о сем болтали. Хозяйка приглашала девушек, она ручалась за их здоровье и за молчание. Если складывалась пара, эти двое уходили. В квартире никакого разврата. Просто милая вечеринка. Все приглашенные представители сильного пола платили деньги за визит. Женщины туда даром являлись. Госпожа бандерша именовала свои мероприятия: «Вечер незнакомых друзей». Она не гналась за количеством посетителей, вела себя осторожно, незнакомцев впускала лишь с кем-то из постоянных клиентов, кто новичку рекомендацию дал. Своей дочери Алевтине «светская львица» не позволяла участвовать в развлечениях, а та, малолетняя штучка с ручкой, очень хотела «взрослых» отношений и ухитрилась познакомиться со старшим Кирпичниковым, забеременела от него. Вот это вам аптекарски чистая правда. Про психушку, амур с Сергеем, побег с ним – все так и было. Женщины частенько так поступают: здесь солгут, там нет.
– Получается, Афанасий Сергею Леонидовичу брат по отцу? – я попыталась разобраться в хитросплетениях бурной личной жизни семьи Кирпичниковых.
– Ну да, – кивнул Штильман, – а теперь самое интересное. Сергей через некоторое время возобновил отношения с матерью. Та наконец-то смирилась с его идеей стать врачом.
– Заткнись! – вспылил Кирпичников. – Сам расскажу. Я, когда отца увидел, онемел. Потом потребовал объяснений, узнал правду. Анна, мать Али, узнав, что учудила дочь, отправила ее в психушку под присмотр своего приятеля доктора. Мой отец шмыгнул в кусты, он понимал, что родительница его малолетней любовницы скандала не поднимет, иначе не сможет и дальше вечеринки устраивать, лишится своих денег.
– Она мне объявила: «Как только родишь, ребенка заберут. И только попробуй пикнуть, на всю жизнь в дурке поселишься», – обиженно сказала Алевтина. – А я сбежала. И Сережу по правде полюбила. Жить нам не на что было, мы голодали. Я терпела, терпела, потом отыскала Леонида, заявила ему: «Плати алименты, иначе попадешь в тюрьму за мое совращение. Где живу, не скажу! Будем на улице встречаться». Глупо, конечно, но вы вспомните, сколько мне тогда лет было. Леонид молча дал денег. Я обрадовалась, домой помчалась: автобус, электричка. Ни разу не оглянулась, не подумала, что он за мной следит. И вот что вышло. Когда Леонид в дом вбежал, я чуть не умерла.
– Вы не знали, что Сергей сын Леонида, вашего любовника? – уточнил Макс.
– Нет! – вздохнула Алевтина. – Дурочка я, в школе училась, пришла в восторг, что на меня взрослый мужик внимания обратил. Фамилию Лени не слышала, паспорт его не видела. Да и зачем в документ глядеть? На руках был телефон любовника. Я ему звонила, договаривалась о свидании. Не знаю, где аппарат стоял. Говорю же: дурочка была. Леня для нас квартирку снял. Вот и вся история. Я старшего Кирпичникова в один миг разлюбила, когда он, услышав о моей беременности, исчез. Теперь понимаю, наломала я дров.
Сергей провел ладонью по волосам.
– У меня к Але было сильное чувство, к ее сыну я привык, и у нас вскоре должен был общий ребенок родиться.
– Это-то и заставило меня у Леонида денег просить, – прошептала Алевтина, – второй был на подходе, а нам не на что хлеб купить.
– Первым делом, когда я выяснил правду, хотел убить их обоих, Алю и отца, – признался Сергей, – но потом мы сели и поговорили. Папаша умолял ничего его супруге, моей матери, не рассказывать. За молчание нам платил. Затем, когда Але восемнадцать стукнуло, мы к маме поехали, правду ей не сообщили, рассказали, что Алю изнасиловал отчим. Мама очень жалела невестку, любила ее, Фасю, Петю, а потом Тоню обожала. Это она настояла на регистрации брака. В качестве свадебного подарка подарила Алевтине свою квартиру. Потом дачу. Отец умер раньше жены, все ей оставил. А примерно за год до кончины мать тайком сделала Алевтину владелицей всего своего имущества. Мы узнали об этом, когда вскрыли конверт с завещанием. Там были дарственные на пять московских квартир и дачу. В завещании четко указывалось: драгоценности свекрови, собрание картин, фарфора – все отходит только невестке. Почему она так поступила? Отчего обездолила родного сына? Не знаю. Но я не расстроился.
– Ага! Ври больше, – засмеялся Лазарь, – Сергей тогда в бане с пьяных глаз мне в полотенце рыдал: «Я нищий, все у Альки. Ни копейки без ее разрешения взять не могу». Небось и медцентр он на ее золотишко открыл. Сергей не мог развестись с женой и никогда брак не разобьет, он связан денежными веревками, а они крепче железных цепей. Да он Алю терпеть не может. А куда ему деваться?
– Закрой пасть, Лазарь, – неожиданно грубо и резко заявила Алевтина, – не смей говорить о том, чего не знаешь.
Сергей кивнул:
– Аля права. Не следует делать выводы о чужой семье. Да, у нас были сложности, да, не ушел я от супруги из финансовых соображений, да, наш брак превратился в сожительство посторонних. Я стал бесконечно баб менять, и не один год так. Но потом случилась история с Варей, Афанасием. Сначала Аля держалась молодцом, а потом угодила в больницу с микроинсультом. И тут я вдруг перепугался, понял, как она мне дорога. Когда жену выписали из клиники, у нас пошла другая жизнь.
– Наломали в юности дров, – кивнула Алевтина, – но одумались, поговорили, все друг другу простили, решили начать жизнь заново.
– У нас получилось, – подхватил Сергей, – и я всегда любил Фасю, как родного!
– Больше, чем меня, – прогудел Петя, – дураку все родительское внимание доставалось. Принесу дневник с одними пятерками, покажу маме, она рукой махнет: «Молодец», и все. А Фаська, двоечник, на второй год останется, и все на рога встают, лентяя, идиота жалеют, по психологам таскают…
Штильман обвел рукой переговорную.
– Давно когда-то мы все, как бешеные белки в клетке, перегрызлись. Я Сергея терпеть не мог за то, что Варя к нему ушла, а потом из-за потаскуна не пойми куда уехала. Полагал, она жива, о том, что Стеклову Афанасий убил, впервые сейчас услышал. Я в шоке пребываю. Но несмотря на ошеломление от известия, способности мыслить логически не потерял. Выслушайте теперь меня со всей внимательностью. Сергей мне нагадил. Я сильно переживал из-за Вари. Но времени с тех пор много прошло. Я нашел свой путь и даже благодарен Сергею за все его пакости, они мне добром обернулись. Что бы случилось со мной, останься я на прежней работе? Защита докторской диссертации? А дальше? Чтение лекций тупым студентам? Написание одной монографии за десять лет? Перспектива в шестьдесят лет стать маразматиком, который на автомате бубнит курс наук зевающей молодежи. Дальше что? Что дальше? Надгробие с надписью «доктор наук»? И? Что хорошего Лазарь сделал? Я теперь испытываю к Сергею благодарность, не случись истории с Варей, я бы мог стухнуть в НИИ. Яма прошлого давно закопана. Назовите хоть одну причину, по которой я мог бы желать смерти Фаси и Тони. Деньги? Я не их наследник! Поймите, история со Стекловой – это, как говорят немцы, плюсквамперфект
[6]. Я о ней давно не вспоминал, никогда девушку не искал, полагал, что она уехала к тетке.
