Молодой, подтянутый офицер, нетерпеливо вышагивающий перед дверью здания, выжидающе повернулся на звук моторов, но разглядев форму и знаки различия людей, приехавших на втором мотоцикле, тут же заторопился навстречу. На ходу оправляя и без того безукоризненно сидящий мундир.
— Хайль Гитлер!
Не часто в своей не столь длинной офицерской жизни обер-лейтенанту Кринке доводилось лично приветствовать столь высокого гостя. Капитаны и майоры — вот уровень вышестоящего начальства, с которым в основном сводила его служба. Да и то не… Не того значения объект вверен его опеке. Нормальную рыбалку или охоту и ту не организовать.
В этой Богом забытой глуши, куда обер-лейтенанта Оскара Кринке забросила судьба, пусть и на комендантскую должность, не нашлось даже ни одного мало-мальски приличного предприятия. Пилорама со столярной мастерской, где можно заказать кое-какую мебель, дверь, окно, колыбель и… гроб. Мельница с пекарней, да пивоварня с баром. Вот, практически, полный список стратегически важных объектов провинциального польского местечка. Если не считать глиняные копи на берегу реки и печь для обжига изразцов.
Кому это нужно и интересно? Ни русским диверсантам, ни своему командованию. Ни даже так называемому Сопротивлению. За два года пара листовок, призывающая не признавать власть немецких оккупантов, да бело-красный флаг на Пасху, вывешенный какими-то сопляками на крыше мельницы — вот и весь улов. Посовещавшись с Гансом Лемке, начальником местного отделения гестапо, они даже рапорт о происшествиях отправлять не стали, чтоб не смешить начальство. Обошлись показательной поркой двух десятков случайных прохожих, специально задержанных для этого в один из воскресных дней.
Да что там партизаны, или диверсанты?! Офицеры тылового обеспечения и те почти не заглядывали, как только выяснили, что никакого гешефта здесь не организовать.
А тут — оберштурмбанфюрер СС! Да еще и не обычный подполковник четвертой канцелярии. Тем адъютанты не положены… Это птица высокого полета. Вот только, почему на одном из мотоциклов комендантской роты? Неужели, наконец, что-то действительно важное случилось и на его участке. Помимо пары-тройки парашютистов, спрыгнувших из того самолета?
— Хайль!
Оберштурмбанфюрер даже из коляски сумел выбраться так вальяжно, словно вышел из кабриолета. На обер-лейтенанта тем не менее посмотрел доброжелательно и даже руку протянул.
— Вот уж не думал, что даже в такой глуши воюют… — бросил то ли в шутку, то ли с досадой.
— Разве это война, — не сдержал вздоха комендант.
— Бросьте скромничать, Оскар… — адъютант подполковника взял обер-лейтенанта под руку. — Вы позволите так вас называть?
То что адъютант оберштурмбанфюрера знает его имя, сказало Кринке куда больше, чем любые бумаги и предписания. Значит, не случайно, завернули. Он еще не знал истинной цели их приезда, но то что со старшими офицерами, особенно из штабов, лучше дружить — обер-лейтенант успел понять давно.
— Окажите честь.
— Так вот, Оскар, можете не скромничать, мы все видели собственными глазами. Сбить самолет в такую погоду может только настоящий снайпер! Господин оберштурмбанфюрер так и сказал мне: «Генрих…». Генрих Клюге… — Корнеев энергично потряс руку немцу. Вообще-то в документах Николая значилась приставка фон перед фамилией, но он решил, что не стоит оставлять лишний след. — «Генрих! — сказал он. — Первым делом узнай фамилию зенитчика и его командира. Такое мастерство достойно награды»…
— Но, мы не…
— Да, да… Вы правы, отличный результат — это не столько личное умение, сколько слаженность в действиях всего подразделения. Но… старина, вы же понимаете: наградить всех можно только добрым словом и дополнительной порцией шнапса. Поэтому, я думаю, общую награду, по праву следует вручить командиру подразделения. И это не только мое мнение… — Корнеев красноречиво оглянулся на Штейнглица. — Вы согласны со мной?
— Вообще-то…
— Кстати. А где летчик из сбитого самолета? Его уже поймали?
— Еще нет, но…
— У тебя просто талант возражать, — деланно восхитился Корнеев. — Оскар, послушай дружеского совета. Хочешь сделать карьеру, чаще соглашайся и давай утвердительные ответы. Мы с тобою почти ровесники, так что со мною руби правду, а с господином Штейнглицем будь осторожнее. Впрочем, если рвешься на фронт…
— Летчик успел закрыться в доме. Мы его окружили, но еще не взяли.
— Так что же ты молчишь! С этого следовало начинать. Великолепно!
— Не понял…
Корнеев еще раз посмотрел на озирающегося со скучающим видом оберштурмбанфюрера, взял коменданта под руку и потащил в сторону.
— Оскар, дружище. Как на духу, но только между нами. Максимилиан Штейглиц уже держит в личном сейфе петлицы и погоны штандартенфюрера! Для подписания приказа не хватает всего лишь небольшого штриха. Его дядя… — разведчик закатил глаза под лоб. — В общем, семья не желает слухов о протекции. Понимаешь? И вот такой уникальный случай отличиться! Ликвидировать отряд русских диверсантов. Успешная операция такого уровня мгновенно сдвинет все с места.
— Отряд?
— Конечно… Сбит транспортный самолет. А это значит — не меньше двух десятков парашютистов. Настоящих сибирских волков, вооруженных до зубов.
— Но мы его не сбивали… — наконец-то произнес до конца обер-лейтенант.
— Не понял? — удивился Корнеев. — Русский пилот сам себя подорвал?
— Я не знаю, — пожал плечами комендант. — Может, молния? Я слышал, такое бывает.
— Я тоже, — согласился «адъютант». — Но как ты себе представляешь наш рапорт об этой операции? Хочешь доложить, что самолет противника сбил Господь?
Корнеев немного помолчал, давая немцу осознать всю нелепость этой фразы.
— Нет, в штабе, конечно же обрадуются подтверждению того, что Бог сражается на нашей стороне, но наградить Его никак не смогут. Так почему нам не получить эту, ничью, награду, а потом — отстоять благодарственный молебен. Думаешь, Господь, станет возражать?
Оскар помотал головой. Оберштурмфюрер умел убеждать.
— Вот и славно. А теперь — пошли брать летчика. Он нам живой нужен.
— Зачем?
— Простая арифметика боя, — пожал плечами Корнеев. — Чем больше захвачено в плен живых врагов — тем больше к ним можно приписать мертвых. Один у нас уже есть. Еще двоих ловит охрана господина Штейнглица. А четвертого — мы сами возьмем. Четверо живых и шестнадцать мертвых. Более правдоподобно, чем один пленный и девятнадцать трупов, которых, кстати даже предъявить нельзя… Согласен?
— Да.
— Тогда, вперед. Пока твои орлы не забросали русского гранатами.
Корнеев повернулся к Штейнглицу.
— Разрешите, господин оберштурмбанфюрер?
— Валяй, — небрежно махнул тот снятой с руки перчаткой. — Развлекайся…
