Согласно хорошо известному описанию, фундаментальными чертами традиционного индийского государства были суверенный правитель, армия, на которую опирался трон, и крестьянство, которое расплачивалось за все [Moreland, 1929, p. xi]. К этому трио ради адекватного понимания индийского общества необходимо добавить представление о кастовой системе. Пока что можно описать ее как организацию населения в наследственные эндогамные группы, в которых мужчины выполняли социальные функции, аналогичные функциям жреца, воина, ремесленника, землепашца и т. д. Религиозный мотив осквернения санкционировал разделение общества на теоретически непроницаемые, иерархически упорядоченные сословия.
[200] Касты служили (и до сих пор служат) для организации жизни деревенской общины, базовой ячейки индийского общества и его фундаментального элемента, сохраняющегося даже тогда, когда прочие социальные связи распадаются из-за отсутствия сильной власти.
Этот институциональный комплекс кастовым образом организованных деревенских общин, поддерживающих налогами армию, служившую главной опорой правителя, доказал свою устойчивость. Он был характерной чертой индийской государственности в течение всего периода британского господства. Даже после провозглашения независимости, при Неру, здесь сохранилось многое с могольских времен.
По сути, политическая и социальная система могольской эры была аграрной бюрократией, возвышавшейся над разнородным множеством туземных вождей, различавшихся в основном ресурсами и мощью. После ослабления власти Могола в XVIII в. политическая система вернулась к более свободным формам. При Акбаре и последующих сильных правителях не было землевладельческой аристократии национального уровня, независимой от трона, по крайней мере в теории и в значительной мере на практике. Туземные вожди пользовались существенной независимостью, хотя могольским правителям отчасти удалось включить их в свою бюрократическую систему. Позиция туземного вождя потребует в дальнейшем более подробного рассмотрения. В общем, как говорит Морланд, «независимость была синонимом бунта, поэтому человек благородного происхождения был либо слугой, либо врагом правящей власти» [Moreland, 1920, p. 63]. Слабость национальной аристократии была важной характеристикой Индии XVII в., которая, как и в других странах, помешала развитию парламентской демократии на родной почве. Парламентские институции были поздним экзотическим заимствованием.
Владение землей теоретически, а в большой степени и на практике находилось в руках правителя. Землю нельзя было приобрести в собственность, кроме как небольшими участками под строительство домов [Ibid., p. 256].
[201] Обычной практикой было предоставление чиновнику доходов с деревни, с нескольких деревень либо даже с достаточно большой области в качестве вознаграждения за службу в имперской администрации Моголов. Акбару не нравился этот порядок, обнаруживавший типичные недостатки налоговых откупов. Выгодоприобретатель назначенной ему области сталкивался с искушением эксплуатировать крестьян, а кроме того, получал территориальную базу для своих собственных претензий на власть. Поэтому Акбар попытался заменить систему назначений регулярными денежными выплатами. По причинам, которые будут рассмотрены ниже, эти усилия не увенчались успехом [Moreland, 1920, p. 67; 1929, p. 9–10].
Опять-таки теоритически не было такой вещи, как наследование должностей, и каждое новое поколение начинало все заново. После смерти должностного лица его состояние возвращалось в казну. Индусские правители местного уровня, которых покорившие их Моголы оставили управлять в обмен на лояльность к новому режиму, были важным исключением. Но и среди завоевателей сумело сохраниться некоторое число знатных семей. Тем не менее посмертные конфискации происходили достаточно часто, чтобы сделать накопление богатства делом случая [Moreland, 1920, p. 71, 263; Moreland, Chatterjee, 1957, p. 211–212].
В дополнение к этим усилиям по предотвращению развития прав собственности на службе индийская политическая система демонстрировала другие бюрократические черты. Задачи распределялись и условия службы предписывались императором с великой тщательностью. После поступления на императорскую службу человек получал воинское звание. Затем он должен был набрать определенное число всадников и пехотинцев в согласии с назначенным ему званием [Moreland, 1920, p. 65]. В то же время могольская бюрократия не смогла разработать меры предосторожности, свойственные бюрократической власти в современных обществах. Не было ни правил продвижения по карьерной лестнице, ни экзаменов на пригодность, ни представления о компетентности для выполнения конкретной функции. Акбар, очевидно, практически полностью был зависим от своего интуитивного знания людей в вопросах повышения, понижения и увольнения со службы. Самый выдающийся литератор эпохи блестяще нес службу, руководя военными операциями, а другой нашел свою смерть, командуя войсками на границе, после многих лет при дворе [Ibid., p. 69, 71]. В сравнении с китайской гражданской службой при маньчжурской династии система Акбара была достаточно примитивной. Конечно, китайцы также открыто отрицали всякую мысль об узкой специализации, и в китайской истории можно без труда найти карьеры, сходные с упомянутыми выше. Тем не менее китайская экзаменационная система была намного ближе к практике современной бюрократии, чем случайные приемы, к которым прибегал Акбар при наборе и продвижении служащих. Еще более значительное различие основывается на существенном успехе Китая в предотвращении роста прав собственности у чиновников. Как мы увидим в свое время, на позднем этапе Моголы потерпели неудачу в этом вопросе.
Риск накопления богатства и преграды для его передачи по завещанию – все это привело к тому, что демонстрация состоятельности приобрела невероятное значение. Трата, а не накопление стала господствующей чертой времени. Таково, по-видимому, происхождение того укорененного в нищете великолепия, которое поражает гостей Индии сегодня и вызывало живое впечатление у европейских путешественников в эпоху Моголов. Император показывал пример блестящего убранства, которому следовали придворные [Ibid., p. 257]. Придворная роскошь была приемом, которым император пользовался для предотвращения нежелательной аккумуляции ресурсов в руках своих приближенных, хотя, как мы увидим, она также вела к неблагоприятным последствиям для самого правителя. Придворные расходовали больше денег на конюшни, чем на любую другую часть домохозяйства за исключением, возможно, ювелирных изделий. Спорт и азартные игры процветали [Moreland, 1920, p. 259]. Избыток рабочей силы привел к увеличению числа слуг, и этот обычай сохранился и в новые времена. О каждом слоне обычно заботились четыре прислужника, причем их число возрастало до семи, если животное предназначалось для нужд императора. Один из последних императоров приставил по четыре прислужника к каждой из своих собак, которые ему прислали в подарок из Англии [Ibid., p. 88–89].
