У подъезда я столкнулась с Алиной.
– Слушай, подожди! Э-э-э… – Алина запнулась.
Я поняла, что она забыла, как меня зовут, у нее это иногда бывает.
– Смотри, – продолжила она, снимая коричневые очки с дымчатыми стеклами. – Как тебе кажется – одинаковые глаза у меня? – Алина растопырила глаза пошире и, не мигая, стала смотреть на меня.
Я пригляделась.
– Не знаю. Вроде да. Или один косит…
– Косит?! – взвилась Алина. – Ты ничего не понимаешь! Мне все говорят, что после пластики один глаз меньше стал. Я даже измеряла его – ничего не меньше. Ну, как?
– Не меньше. Может, второй больше стал?
Алина засмеялась и опять надела очки.
– Пока так похожу. Ты не надумала к хирургу?
– Мне и так пятнадцать лет на вид дают, – сказала я.
– Сколько-сколько?!
– Пятнадцать. Спиртное не продают.
– Нет… неправда… Ты очень плохо выглядишь…
Конечно, неправда. Конечно, плохо выгляжу. А как мне еще выглядеть, когда в прекрасный осенний день, подарочный, может быть, последний, я сказала самому лучшему в мире мужчине, что никогда больше не увижу его?
Я обернулась к Алине, которая стучала мыском ботинка о бортик асфальта, пытаясь счистить грязь.
– Хочешь, пойдем проверим? – сказала я. – Если мне сейчас продадут спиртное, я проиграла, куплю бутылку и отдам тебе. А если нет, то ты согласишься, что мы с тобой ровесницы. И больше не будешь ко мне привязываться вообще ни с чем.
Алина раскрыла рот – то ли от удивления, то ли от обиды, а я махнула рукой и пошла домой. Вот, не успела расстаться с Алёшей, как стала бросаться на людей.
Я услышала сигнал сообщения.
«Я согласен».
Не надо было ничего отвечать, не надо было спрашивать, на что он согласен. Но я, заходя в лифт, все-таки написала: «С чем ты согласен?» Я загадала – если сообщение не отправится в лифте, всё, удалю его и отвечать не буду. Но оно отправилось. И Алёша тут же ответил:
«Я согласен ждать до весны».
Я выдохнула. Что ж. До весны, так до весны.
Придет весна, подует теплый ветер, я надену свой весенний светло-голубой плащ, пойду к нему на концерт… И после концерта Алёша выйдет ко мне, мы возьмемся за руки и пойдем далеко-далеко, в волшебную страну, где нет слякоти, промозглого ветра, где нет вранья и подлости, бед, горестей и одиночества, туда, где нет других законов, кроме закона любви.
Москва.
Сентябрь 2017 – июнь 2018
Фокус
Я посмотрела на небо,
а на небе солнце во все лучи
сморкается от плачев…
Из рассказа маленькой девочки
В четверг мы пошли с детьми в цирк. Обычная родительская суббота была перенесена на четверг, потому что так оказалось удобно моему бывшему мужу. Начался дачный сезон, и тратить драгоценный день на капризных, требовательных, легко устающих детей ему было жалко. Поэтому он купил билеты на четверг и встретил нас около цирка с предусмотрительно заготовленной в руке салфеткой.
– Папа, ты что, плачешь?! – крикнула еще издалека маленькая Маша и стала теребить меня: – Папа плачет, мам, папа плачет…
Старший брат Лёша изо всей силы дернул ее за руку:
– Завянь! Папа обидится… Он тогда убежал из-за тебя! Ты выла…
Тут уж я дернула Лёшу:
– Потом выясните, кто выл, кто не выл… Сам хорош.
Когда мы приблизились, румяный и уже загорелый Федор чихнул, два раза откашлялся, сморкнулся и только тогда взглянул мне в глаза.
– Заболел? – спросила я, все-таки надеясь, что он представляется.
На самом деле я боюсь всяческих инфекций, как огня. Ведь румянец может быть и от температуры… А у нас если заболеет один – неизбежно потянется и второй. Если же болею я, то жизнь в доме вообще останавливается. Хуже нет – ходить по квартире охая, сморкаясь, чихая и осознавая при этом, что каждый мой выдох содержит мириады вредных бактерий, что я сама сейчас – самый главный враг своих детей и деться мне некуда, не спрячешься, не убежишь, как Федор.
– Увы… – печально ответил отец моих детей и протянул мне конверт с билетами. – Жаль, пропадет один билет. Продай, а? Полторы тысячи – не копеечка, между прочим, полный бак заправить можно… Или… что ты там любишь покупать… Торт «Снежный сон»…
– Нет такого торта, Федя, – вздохнула я, беря у него конверт. – И машины у меня пока нет. Иди уж с богом!
Дети-то на самом деле не очень расстроились, что уже через секунду и след папин простыл. Расстроилась я, как и два года назад, когда Федор вдруг стал просто задыхаться в отсутствие некоей симпатичной девушки с короткими пепельными волосиками, постоянно цеплявшимися за подголовник переднего сиденья в нашей машине. Федя задыхался и тосковал, решал, решал, я видела, как ему тяжко, как понятное и обычное для многих мужчин «Разлюбил – уходи!» решение никак не принимается… И все-таки он пошел на жертвы.
Пожертвовал он Лёшей и Машей ради большой любви. Любовь ведь это благо – но не для того, кто этой любви мешает. А с нами ему стало слишком плохо. Его раздражала я, раздражали Лёша с Машей, похожие на него и внешне, и по характеру, каждый по-своему. Федор страдал, маялся, то ругался без причин, то молчал все выходные. Одним словом – не мог дышать без кого-то, кто каждые десять минут писала ему сообщения и к кому Федя рвался на встречи, раздуваясь заранее, как воздушный шарик, и мгновенно сдуваясь, возвращаясь к нам.
Это всё было так очевидно, что я, связав себя в морской узел, отпустила его с миром и только просила не забывать, что дети хотят есть каждый день, хотят ходить в театр и в цирк, читать хорошие, разные, красиво иллюстрированные книжки и, главное, не понимают, почему какая-то чужая тетя вдруг стала для их папы дороже всего на свете. Дороже наших совместных завтраков в воскресные дни, веселых поездок в Крым на машине, секретных подготовок к семейным праздникам, дороже уютных зимних вечеров и всей нашей вполне счастливой и беззаботной прошлой жизни.
Билет мы продавать не стали. Машка, как уже большая пятилетняя девочка, села на отдельное место. Правда, уже минут через десять она пересела на высокие ступеньки, и еще через пять минут к ней перебрался и Лёша. И так они там и сидели, пока не начался страшный номер с арбалетами, стрелявшими одновременно в три стороны. Тогда дети по очереди быстро перелезли опять поближе ко мне и смотрели, затаив дыхание, как из огромных, быстро вращающихся арбалетов вылетают короткие стрелы и попадают точно в нужное место.
А потом вышли клоуны.
– Вот придурки… – тяжело вздохнула моя соседка слева, толстая немолодая женщина с большим количеством золотых украшений в ушах и на шее.
