– Марина Ильинична. Мариша.
Алёша улыбнулся.
– А у кошки имя уже есть?
– Мариша назвала ее Розочкой.
– Розочкой? Подожди… Так, кажется, свинку зовут в мультфильме? – засмеялся Алёша.
– Ты смотришь «Машу и Медведя»? – поразилась я. – С сыном?
– Нет, – засмеялся Алёша, – Лёня уже взрослый человек для мультиков. Сам смотрю, отдыхаю на нем. Узнаю себя.
– В ком? – осторожно спросила я.
– В мишке, разумеется. Ты же знаешь, как он всю жизнь страдает о медведице, а она любит яркого и пустого качка-теннисиста.
Я не стала спрашивать, узнает ли Алёша себя также в мишке-дедушке – или кто он Маше (для меня это всегда загадка). И не стала спрашивать, о ком Алёша страдает всю жизнь, потому что меньше всего он похож на страдальца. Он похож на абсолютно довольного жизнью человека, у которого давно есть все, о чем человек только может мечтать. Творческая работа, приносящая удовлетворение, определенную славу, деньги. Прекрасный дом. Умная, тонкая жена. Ребенок, здоровый, нормальный на вид.
С некоторым сомнением я села в машину Алёши. Дом мой рядом, на соседней улице, пешком десять – двенадцать минут. В машине сильно пахло искусственным ароматизатором и пластиком.
– Новая машина, не привык еще к размерам, но она сама пищит, если рядом слишком близко какой-то объект. Все время пытается со мной общаться и немного раздражает своим излишним умом. Так…
Алёша ловко вывернул с узкого места, где он припарковал машину. Я поняла, что водит он давно.
– Ну, говори куда, я не знаю, где ты теперь живешь. Бабушкиной квартиры больше нет? Я как-то приехал туда… видел, что другие шторы… В окне другие люди…
– Зачем?
– Зачем? Не знаю, – вздохнул Алёша. – Искал самого себя – того, кто там был.
Я взглянула на него. Зачем ему – он тот, у которого еще ничего не было, страдающий, несчастный?
Алёша вел машину спокойно, пропуская лихачей, останавливаясь на желтом свете у светофора. Вчера, когда он, замявшись, сказал, что не любит водить, я подумала, что он и не умеет. Нет, отлично водит. Наверное, в дни концертов просто бережет силы и нервы.
Он припарковался возле моего дома, выключил мотор и очень спокойно попросил:
– Разреши мне подняться.
– К нам? – изумилась я. – Зачем?
– Хочу маленьких котят посмотреть. Никогда не видел однодневных котят.
– Ты издеваешься? – засмеялась я.
Алёша пожал плечами:
– Хочу с твоей дочерью познакомиться.
Странно, нелогично, непонятно. Ничего про него не понимаю. Я совершенно не готова была сейчас взвешивать и думать, как надо, что плохо, что хорошо. Я видела, что снова звонит Мариша, неожиданно растерявшаяся от простой житейской ситуации, но слишком уж непривычной.
– Да, дочка, я уже иду. Пошли, – сказала я Алёше.
Мне пришлось посмотреть ему в глаза. Когда человек неотступно на тебя смотрит, не посмотреть в ответ – это прятать глаза. А с чего бы мне прятать от него глаза?
Он слегка провел рукой по моей ладони.
– Ты такая же.
– А ты изменился.
– В лучшую сторону?
Я кивнула. Потом помотала головой. И побыстрее вышла из машины. Это все слишком неожиданно… У нас порядок, у нас всегда порядок, я ненавижу бардак. Об этом я не беспокоилась. Мариша – воспитанная девочка, хоть и красный комиссар, кусаться и хамить не будет. Но зачем Алёше идти в нашу скромную крохотную квартирку? Что ему там смотреть? Однодневных котят?
– Ты точно хочешь подняться?
– Это неудобно? – Алёша остановился.
Если бы меня сейчас попросили отгадать, кто этот человек, кем он работает, то, даже перебирая сто профессий, я бы не сказала, что внутри него – мировая гармония. Что он один создает мириады звуков, океаны музыкальных волн, что он – единственный творец невероятных, бурных, страстных и правильных одновременно, ярких миров. Ты погружаешься в этот мир, как я вчера, и растворяешься в нем. И летишь в каком-то другом, прекрасном пространстве, где нет слов, где нет быта, кошек, подъездов, новых или старых машин, нет справок и нет денег, нет плохих слов, нет смерти, болезней – есть мировой разум, мировой порядок, мировая красота и гармония. И Алёша знает к ним ключ.
А этот милый, приятный, чуть простоватый на вид человек, который стоял сейчас рядом со мной, – это тоже он. И я не вижу в нем вчерашнего творца. Разве что глаза и руки. Не самое ли это главное в человеке?
– Что-то ты насторожилась. – Алёша снова провел по моему воротнику. – Неудобно, что я иду?
– Мысли обуревают, – ответила я правду. – Очень противоречивые. Да нет… почему, пойдем. Давай нарушим все законы.
– Законы чего? – слегка удивился Алёша. Но как-то не слишком. Может быть, он сам об этом думает?
– Все вообще законы.
У лифта соседка с третьего этажа, Алина, похожая на постаревшую куколку, поздоровалась с нами и неожиданно сама заговорила с Алёшей. Алина моя ровесница, мы это как-то выясняли, у нее такого же возраста сын, как Мариша, но соседка недавно вдруг сказала мне, что ей двадцать восемь лет и она хочет встретить человека на всю жизнь. Я думала, что она шутит, и сказала, что мне в таком случае – пятнадцать. Но Алина рассердилась, и сказала, что она отлично помнит, что мне-то сорок три. Из чего я поняла, что ей стало некомфортно в своем возрасте, и она пытается убежать в молодость, которой больше нет.
Сейчас я видела, что Алине сходу понравился Алёша и его одежда. На самом деле, он был одет так просто и так дорого, что это было очевидно. Есть такого рода одежда. Из другого материала, сшитая по каким-то другим лекалам, как будто точно на человека. Может быть, он и заказывает себе одежду. Классический музыкант, если и не мирового уровня в полном смысле этого слова, но гастролирующий по всей стране и всему миру – почему бы ему и не шить себе одежду на заказ у хорошего портного.
Алина смеялась, показывала мелкие ровные зубки, вздыбливала свою огромную челку, закрывающую весь лоб и брови, Алёша вежливо кивал. Алина успела рассказать ему, что только что была в Японии и скоро поедет в Латинскую Америку.
– Пока! – Соседка, выходя, кокетливо улыбнулась и помахала пальчиками.
Когда она вышла, Алёша негромко засмеялся:
– Стал с годами нравиться женщинам.
– Я заметила, – кивнула я. – Чем нравишься, знаешь?
– А ты?
– У тебя пальто очень хорошее.
– Ты издеваешься?
– Почему? Я сама шью, понимаю в этом. У меня так не получится.
– Кроме пальто – ничего не заметила?
– Еще глаза хорошие, – вздохнула я. – Но это расплывчатая категория. Пальто надежнее. Выходим.
