– Но почему же ты не ушел?
– Верил в семейные клятвы. Я пообещал заботиться о ней в болезни и в здравии и понимал, что она больна, но не осознает этого и не станет обращаться за помощью. Но в этом есть один плюс – я стал хорошим семейным консультантом. Думаю, ты понимаешь, почему я решил заниматься проблемами домашнего насилия?
Виктория кивнула и опустила голову.
– Жаль, что я плохо думала о тебе. Это непростительно.
– Мой жизненный опыт показывает, что люди всегда торопятся с выводами. Честно говоря, я надеялся, что ты не такая.
Виктории было неприятно слышать его слова, но она понимала, что заслужила их.
– Мало кто знает, – продолжил Оливер, – что мужья, пережившие насилие, встречаются не так уж редко. В действительности, около трети жертв домашнего насилия – мужчины.
Разговор глубоко задел его, и он наклонился ближе к Виктории.
– Эта тема все еще табу, поэтому люди плохо разбираются в ней. Многие мужчины не хотят признаваться в том, что происходит, потому что чувствуют себя полными идиотами, оказавшимися в нелепой ситуации. Даже полиция не принимает их всерьез. Им никто не помогает.
Виктории очень хотелось спрятаться где-нибудь от стыда. Ей казалось, будто Оливер видит ее насквозь и знает, что под внешней образованностью и утонченностью скрывается непробиваемая тупость и целый клубок предрассудков.
– Я ничем не лучше других, – пробормотала она. – Мне не следовало слушать Дебс. Нужно было спросить тебя, а не верить информации из вторых рук. Особенно если вспомнить, как ты был добр ко мне.
– Не надо винить себя. Теперь ты знаешь правду.
Виктория настолько расстроилась, что не могла ничего сказать. Оливер подал знак официанту принести счет и уже сунул руку в карман за монетами, но Виктория настояла, что сама заплатит. К черту семейный бюджет!
– Это меньшее, что я могу сейчас для тебя сделать!
Они молча шли назад к офису. Виктория винила себя за то, что повела себя глупо и поторопилась осудить Оливера. Дебс действовала из лучших побуждений, но самое плохое уже случилось, и теперь у Оливера есть все основания держаться от Виктории подальше. Она вспоминала, как внимателен он был в тот вечер у себя дома, как защитил ее от Розанны, которая вела себя высокомерно и несла всякую чушь. А еще Оливер приглашал поехать посмотреть на выдр. Теперь он больше никогда не позовет ее. Она сама в этом виновата.
Они попрощались у офиса. Виктория знала, что, когда закончатся две ее консультации, Оливер уже уйдет домой.
– Мне действительно очень жаль, – сказала она, сознавая, что извинений тут недостаточно.
– Не думай об этом, я рад, что все рассказал тебе.
Ей хотелось спросить, как она может загладить вину, но решила этого не делать. Она и так причинила ему много бед и теперь должна оставить в покое. После такого ужасного брака Оливеру надо общаться с более умными и тонко чувствующими женщинами. В общем, когда Виктория открыла рот, чтобы что-то сказать, он уже скрылся в кабинете и закрыл за собой дверь.
Дома в тот вечер царила странная атмосфера, и Виктория не могла найти себе места. Разговор с Оливером расстроил ее, и ей нужно была успокоиться, но Саломея вела себя отвратительно.
– Как твои занятия нетболом? – поинтересовалась Виктория.
Дочь нахмурилась и начала выбирать лук из тарелки с тушеными овощами.
– Скукота!
– Ешь, как следует!
– Терпеть не могу лук.
– Как Наоми себя сегодня вела?
Наоми – самая непослушная девочка в классе, и у Саломеи всегда находилась какая-нибудь история о ней. Но она лишь поморщилась.
– Почему ты всегда спрашиваешь про Наоми?
«Видимо, девочка устала, – решила Виктория. – Нужно уложить ее спать пораньше». Она поднесла вилку с рисом ко рту и повернулась к Ральфу.
– У тебя все готово для экзамена?
Последний экзамен состоится на следующей неделе, и сын говорил, что пока все хорошо.
– Я спрашиваю, есть ли ручки, карандаши…
Ральф с грохотом отодвинул стул и поднялся.
– Да.
– Куда ты идешь? – встревожившись, поинтересовалась она.
Сын оставил половину ужина на тарелке, и Виктории не нравилось выражение его лица: жесткое и отстраненное.
– Ухожу.
– Ральф, ты почти не бываешь дома, а тебе надо повторять…
Он выпрямился и недовольно взглянул на мать:
– Я ухожу, это не обсуждается. И я уже сказал, что у меня все под контролем.
Ральф направился к двери, и Виктория последовала за ним, хотя понимала, что нужно оставить его в покое. Она чувствовала, что Саломея наблюдает за ними из-за стола.
– Стой! – воскликнула Виктория, перегораживая ему дорогу в холле. – Мне все это надоело. Ты никуда не пойдешь.
Ральф повернулся и так холодно посмотрел на мать, что она опешила. Разве он не видит, что она расстроена после сегодняшнего трудного дня и напряжена, как сжатая пружина? Ей сейчас нужно лишь, чтобы ее обняли.
– Мама, ты ведешь себя…
Виктория приблизилась к сыну.
– Не нужно говорить мне, как я себя веду!
Ральф свернул в гостиную, и она направилась за ним. Виктория не отдавала себе отчета в своих действиях, и, даже если бы захотела, снизить напряжение уже не получилось бы.
– Прекрати орать, – произнес Ральф с надменным видом. – Хочешь поругаться со мной? У тебя начинается истерика!
Виктория заметила, что он закрыл дверь, чтобы Саломея не слышала их, и это разозлило ее еще больше.
– Куда, черт возьми, ты постоянно ходишь? – крикнула она, уперев руки в бока и сверля его взглядом. – Я до смерти устала от твоих секретов. Мне давным-давно нужно было остановить тебя.
Ральф пригладил рукой волосы.
– Тебе лучше не знать.
– Почему?
– Я хожу к Мэдди.
Сердце Виктории сжалось.
– К какой Мэдди? – спросила она, хотя уже знала ответ.
– К Мэдди Барклай.
Снова это имя. Розовые губы в винном баре. Казалось, что сейчас сын так далеко, будто стоит на противоположном конце огромного поля. Почувствовав, что ноги не держат ее, Виктория села на диван.
– Я часто вижу Мэдди. По вечерам я хожу к ней домой.
Она посмотрела на сына. Он стоял, шевеля губами, и его поза уже не была враждебной. Но произнесенные слова еще больше отдалили его и напугали Викторию.
– Я нашел ее рабочий телефон и позвонил после похорон. Хотел поговорить.
Виктория поджала ноги и сложила руки на груди.
