– Чем? – спросил Ростовцев. – У тебя есть план, Алексей?
– Есть. Надо связаться с экипажами и объяснить им, что здесь замышляется. Объяснить, что мы все знаем и готовы вырвать из рук фашистов советские танки и вернуться с оружием к своим. Немцы обязательно привезут на завод механиков-водителей. «Тридцатьчетверки» могут перегнать в Русинку и немецкие танкисты, но это насторожит советские экипажи, немцам это не нужно. И когда семь механиков приедут забирать танки, с ними должен кто-то поговорить.
– Никитин, – сразу подсказал Бабенко. – Он вне подозрений, мы с ним не встречались после того случая на улице, когда я помог им с тягачом.
– Хорошо, – согласился Соколов. – Теперь выстрелы. Нам нужны бронебойные снаряды. Ведь советские танки будут обеспечены не настоящими снарядами. Помните, Оля говорила что-то про поле, на котором стоят подбитые танки? Это где-то недалеко от Русинки. Нужны 76-мм бронебойные снаряды. В крайнем случае фугасно-осколочные.
– Ну-ка, ну-ка… – Ростовцев склонился над картой. – Если в танках остались хоть какие-то снаряды, мы сможем их переправить к Русинке и спрятать. В том месте, где будет исходная позиция «тридцатьчетверок». Там можно быстро подменить боекомплект. По сколько снарядов нужно на танк?
– Хотя бы по два, – сказал Соколов. – Наводчики обязательно будут волноваться. Хотя бы по два, на случай одного промаха.
– А потом? – Вопрос прозвучал почти в тишине. Наверное, многие подумали об этом одновременно.
– Потом я поведу экипажи на танках к линии фронта, – твердо заявил Соколов. – По крайней мере свой танк я поведу. А фашистам их кино нам обязательно надо испортить. Бояться они нас должны, а не храбриться, что наши танки так легко подбить. Не выйдет. Вы, товарищ Щульц, пойдете с нами? Вы хороший рабочий, специалист, у вас будет возможность работать в СССР по специальности. У нас много интернационалистов из Испании.
– Спасибо, – серьезно кивнул немец. – Я знаю, что ваша страна всегда на стороне рабочего класса. Но я не должен складывать оружие, я должен бороться. Смерть наших товарищей зовет нас на борьбу. Погиб Клаус, погибли многие в концлагерях в рейхе. А еще мы считаем себя виновными, что Германия напала на Советский Союз. Мы, немецкие коммунисты, не смогли помешать Гитлеру сделать это, позволили ему прийти к власти. Я такой же солдат, как и вы, товарищи, и я буду сражаться с фашизмом.
Через два дня поздно вечером на окраине Мостока экипаж «семерки» наконец снова собрался вместе. В пустом доме посреди запущенного сада и разросшегося кустарника они сидели на полу, на грязных досках. Соколов ходил по пустой комнате и, хмуря брови, говорил своим танкистам:
– Ситуация очень сложная. Подпольщики успели поговорить с несколькими танкистами из тех экипажей, что завтра пойдут в бой. Им объяснили, что немцы подготовили обман, смертельную ловушку. Говорить долго возможности не было, и неизвестно, поверили танкисты или решили, что это провокация. Я не знаю, товарищи, но нам надо завтра любой ценой захватить свою «семерку». Это задача номер один. Задача номер два – убедить остальные экипажи, что нельзя слушать немцев, что нужно принять новые снаряды, которые должны успеть подвезти подпольщики, и атаковать немецкие машины.
– И задача номер три, – добавил Логунов, – прорваться к линии фронта и выйти к своим.
– Совершенно верно, сержант! Это третья и последняя задача. Может быть, самая важная для нас, для наших близких, кто остался дома. Теперь дальше. Как мы будем действовать вместе с подпольщиками? К утру нас доставят на место под селом Русинка. Там мы укроемся с несколькими бойцами из местного подполья. Когда «тридцатьчетверки» выйдут на исходные, мы попытаемся снова поговорить с экипажами. По крайней мере тех механиков-водителей, что приезжали на завод за танками, предупредили, что их будут ждать свои. Вы не рискуете, выйду я один. Подпольщики обещали раздобыть мне пилотку и портупею, чтобы я не выглядел как оборванец.
– Как мы? – хихикнул Бочкин, но Логунов толкнул его плечом.
– А если не поверят? – спросил сержант.
– Если не поверят, тогда они все погибнут вместе с танками. Их сожгут во время боя. Теперь о задаче номер три. После захвата танков мы атакуем немцев. Мы должны подбить все танки, а потом атаковать село и захватить документы у того самого оберста Зоммера, который подбивал меня на измену Родине. У него должны быть наши документы и документы остальных пленных танкистов. Ну а потом – надеяться только на удачу и друг на друга.
После этих слов Соколов ободряюще улыбнулся своим товарищам. Ему не хотелось говорить и думать о других сложностях, которые могут их ждать завтра утром. Он со своими танкистами может вообще не добраться до места, потому что немцы перекроют все дороги. По идее, должны перекрыть. А еще «тридцатьчетверкам» могут указать другую исходную позицию и Соколов просто не успеет дойти до экипажей и поговорить с ними. Может, и к полю, на котором развернется сражение, подойти не удастся. Немцы могут окружить его плотным кольцом охраны, чтобы не сбежали танкисты, которым посчастливится остаться в живых. Много чего может случиться завтра неожиданного.
Приказав экипажу отдыхать, лейтенант принялся задумчиво ходить из угла в угол. Прошло около часа, прежде чем издалека раздался условный свист. Это значит, идут свои. Танкисты на всякий случай взялись за немецкие автоматы, которыми удалось разжиться за эти дни. Каждый быстро и без шума занял позицию: кто у окна, кто у двери. Снаружи послышались шаги, зашелестели ветки кустарника, и раздался тихий голос Ростовцева:
– Ребята, это свои! Соколов, ты здесь?
– Здесь, заходите, Сергей Владимирович.
На пороге появился подпольщик с вещмешком на плече и Оля. Ростовцев протянул мешок Логунову.
– Держи, сержант, это ваш ужин и завтрак. Тут на сутки вам собрали, а дальше уж глядите сами. – Ростовцев повернулся к Соколову и протянул сверток: – А это тебе, Алексей. Ремни, пилотка. Все чистое. Ты как, готов? Дело-то предстоит непростое.
– Готов, Сергей Владимирович, – кивнул лейтенант, провожая взглядом девушку, которая пошла к танкистам помочь выложить на стол продукты. – Дело как раз простое: или получится, или нет.
– Философ, – усмехнулся Ростовцев. – Ладно, поживем – увидим. Больше мы все равно ничего предпринять не сможем, да и не успеем. Что сделано, от того и будем плясать. Снаряды ребята ночью должны подвезти и спрятать у самой опушки. Насчет оцепления, которое немцы могут выставить вокруг поля, я предупредил. Будут осторожными. Шульц остается в подполье. Мы с минскими товарищами связались, туда его переправим. В Минске более серьезные дела готовятся.
Говорить больше было нечего. Теперь все зависело от выполнения задуманного плана и от случайностей, которые этот план могли нарушить.
Ростовцев повернулся к столу, где танкисты разбирали еду. Девушка стояла и не сводила глаз с лейтенанта, хотя Руслан Омаев ей что-то очень живо рассказывал, красочно жестикулируя. Да и Соколов тоже, разговаривая с подпольщиком, смотрел больше на Олю. Усмехнувшись, Ростовцев закурил и отошел к дальнему окну.
