– Не переживай, я плотно пообедал в вагоне-ресторане. Пожалуй, даже слишком плотно. Так что ограничусь одним чаем. Сейчас я больше всего мечтаю просто развалиться на диване, – он попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.
– Тогда раздевайся скорее, – подытожила Тамара. – Да оставь ты в покое этот чемодан, успеется с ним еще. Ты ведь только зашел…
Она заварила чай и теперь стояла, разливая его по фарфоровым кружкам. Людка, устроившись рядом на кухонном табурете, время от времени расправляла складки своего нарядного белого сарафана. Она с любопытством рассматривала отцовский чемодан, который представляла, вероятно, соучастником каких-нибудь опасных приключений. «Наверняка что-нибудь в духе Марка Твена», – подумалось Нежину.
Сбросив с себя верхнюю одежду, он подошел к кухонному окошку и теперь смотрел на уже звездное небо, по которому, словно по огромной кухонной столешнице, чьи границы терялись где-то за линией горизонта, неведомые силы нечаянно рассыпали бесчисленные сахарные крупинки.
Крепкий горячий напиток немного приободрил его. Он посмотрел на Людку: та, уже будучи не в силах допить свой совсем остывший чай, клевала носом. Тамара продолжала возиться у раковины.
В ванной комнате, до которой ему наконец-то удалось добраться, Нежин с облегчением сбросил с себя часть остававшейся одежды и с удовольствием залез под тугую струю горячей воды. Не было ничего удивительного в том, что чуть позже, не найдя в себе сил, он так и не добрался до забытого в коридоре чемодана, желающего поскорее избавиться от своего распирающего содержимого. Нежин рухнул на постель поверх белого пухового одеяла и, едва успев скинуть домашние туфли, забылся глубоким сном.
Воскресное утро выдалось пасмурным. По серому октябрьскому небу не торопясь ползли тяжелые свинцовые тучи, зависали над городом, продолжали неспешно свой путь. За окном срывающиеся с крыши капли – отпрыски только что прошедшей мороси, постоянно ломая нужный ритмический рисунок неуместными паузами, восьмыми долями барабанили по жестяному карнизу.
Нежин проснулся свежим и отдохнувшим. Тома спала рядом. С головой укутавшись в одеяло, она умиротворенно посапывала. Нежин набросил на себя потрепанный домашний халат и зашаркал в детскую посмотреть, не проснулась ли Людка. Разноцветное пуховое одеяльце мерно поднималось и опускалось. Кухонные часы показывали 7:30. Конечно, они все еще спали. Раннее пробуждение в выходные, когда большинство предпочитало отсыпаться, он считал дурной привычкой своего организма, с которой никак не мог расстаться.
Нежин умылся и заварил себе кофе. Он вспомнил о неразложенном чемодане, который в ожидании хозяина был вынужден заночевать в прихожей под сенью пальто, шубы, пахнувшей апельсиновыми корками, и, кажется, зонта. Втащив чемодан в свой небольшой кабинет, скромно обставленный бюро, парой книжных полок да большим коричневым плюшевым диваном, он аккуратно затворил за собой дверь. На стенах красовались фотографии – семейные, за исключением одной: на ней Нежин был запечатлен пожимающим руку Геннадию Арханову, малоизвестному, но талантливому беллетристу, ныне покойному.
Едва щелкнули два бронзовых замочка, как чемодан распался на две части, обнажив свое содержимое. Книги всевозможных форматов, цветастые суперобложки (у Нежина даже закружилась голова от изобилия их пестроты), авторы, все как один мечтавшие быть растиражированными и прилежно расставленными по полкам киосков и книжных магазинов.
Почти пять полных лет прошло с тех пор, как он стал представителем «Миллиона», весьма солидного издательского дома. Он начинал здесь простым наборщиком, но вскоре почувствовал, что способен на что-то большее, достоин чего-то большего.
Путешествуя где только можно, Нежин пытался заинтересовать этой, по большему счету, макулатурой торговые сети, книжные магазины, снобов. Попутно в круг его обязанностей входил и поиск новых, свежих дарований для издательства.
Больше всего на свете утомляли ужасно скучные литературные собрания, которые он вынужден был посещать. Неудачники, читающие друг другу бездарную дребедень, вызывали в лучшем случае зевоту, в худшем – изжогу и тошноту. Но иногда попадались и самородки, такие как Никитин или Василенко.
В юношестве, зачитываясь великими классиками, он представлял, как однажды и сам напишет что-то прекрасное, создаст богоподобный образ, от которого бы по спине начали пробегать мурашки восхищения.
Но, к счастью для одних и сожалению для других, истинный художник слова – это не тот, кто способен в своем воображении нарисовать бесконечность Вселенной, заполненной бесконечным количеством звезд. А тот, кому помимо этого путем нанесения символов на бумагу по силам изобразить эту самую Вселенную в воображении читателя так, чтобы последний мог представить себя ее частью, в точности рассмотреть любую деталь, подробно изучить каждую звезду. Если бы все дело было только в одном воображении!
Еще будучи школьником, Нежин, сидя за партой и скучая над учебником арифметики (неприступной для него и по сей день) или географии (он мог, к примеру, с закрытыми глазами показать на карте расположение любого крохотного малоизвестного арабского королевства), рисовал в своем воображении необычайные миры, раскрашивал их причудливыми метаморфозами, но как только дело доходило до бумаги, на которую требовалось перенести краски со всеми их оттенками, слова начинали прыгать, словно орда воинствующих бесенят, слова ломались, убегали, прятались. Порой ему даже начинало казаться, что это симптомы экзотического недуга, который можно вылечить, побори Нежин свою застенчивость и найди нужного врачевателя. И тогда потоки тасующихся слов хлынули бы из-под руки прямо на бумагу, объединяясь там в нужные союзы предложений, абзацев, глав.
Окончательное решение бросить авторские потуги Нежин принял для себя после того, как пару лет тому назад опубликовал небольшой сборник рассказов «Петь соловьем», который в итоге был забракован не только им самим, но и всеми его друзьями и знакомыми.
– Вот это – Кононов, – Нежин перебирал разноцветные книжные корешки, – начинающий писатель, экспериментирующий с жанром альтернативной истории, бездарность, по существу, как и Валентинов, с восхищением расписывающий читателю свои фетиши на страницах скучнейшего романа «Подглядывая в замочную скважину». Кому это может быть интересно? – в который раз удивлялся он про себя.
– А этот – из новичков: Николай Уланов; неплохая беллетристика, но уж слишком претенциозно, а местами вычурно.
Он разложил книги и задвинул их в ящик письменного стола, стоявшего у окна, после чего плюхнулся на диван и, заложив руки за голову, уставился в потолок. Старая пыльная люстра, проросшая из потолка, существовала, определенно, вне времени.
У него вдруг возникло непреодолимое желание сбежать куда-нибудь от невыносимой духоты квартирной коробки, насладиться влажным дыханием утра. Нежин, не мешкая, переоделся, втиснулся в спортивные туфли и, накинув старое потертое пальто, покинул квартиру.
2 Парк Бо, несомненно, был одним из тех мест, где талант черпал свое вдохновение. Его осенняя палитра благодаря легкому взмаху кисти переносилась на мольберты современных художников и находила свое отражение на холстах прошлого, таких же старинных, как сам Бо. В парке часто искали свою музу поэты. Среди известных – такие как Коваль или Берн. Последний именно здесь создал свое прекрасное «Ждать», вошедшее затем в сборник «Жить прошлым».
