– Тайное наблюдение, – сказал Дуглас. – ДБОМ не дремлет. Добровольные Блюстители Общественной Морали. Я тоже вступил в их ряды. Мы вроде ответственных за противопожарную безопасность.
Джули не отреагировала. Вместо этого она мрачно сказала:
– Речь разве что о молодежи.
– Завидуют сексуальной революции, – покачал головой Дуглас. – Вообще-то, мне казалось, что с ней покончено. Покончено? – Он перевел взгляд на меня.
– Как я понимаю, да, – ответила я.
– Ну, знаете, это нечестно, – сказала Джули. – Для меня она и не начиналась. Нет, в самом деле. Я жалею, что не родилась в более раннем поколении. То есть в более позднем. И не скрываю этого.
Порой она настраивает себя на какую-то гнетущую откровенность. Сейчас в ее манере прорезалась капризная кокетливость, совсем детская, но без игривости. В тот миг даже показавшаяся уместной. Я забеспокоилась. Мы приканчивали вторую бутылку вина, и Джули выпила больше всех.
– Ладно, – продолжила Джули. – Я знаю, это смехотворно. Мне дважды подворачивался удобный случай, и обе истории закончились комично. Вернее, очень странно. Значит, не судьба. Да. Не предначертано свыше.
– Ой, Джули, – не выдержала я.
– Ты еще не знаешь подробностей, – сказала она.
С моей точки зрения, она явно перебрала, и мне оставалось только свести ее признания к легкой болтовне, а потому я сказала:
– Ну почему же, знаю. Ты познакомилась со студентом-психологом, когда выбрасывала в море торт.
К моей радости, Дуглас посмеялся.
– Правда? – оживился он. – Ты всегда выбрасываешь торты в море? Или этот совсем протух?
– Он был изумительный, – ответила Джули нарочитым, притворно-шутливым тоном. – Вкуснейший, изысканный. Гато «Сент-Оноре». Страшное дело. Взбитые сливки, заварной крем и крем-карамель. Нет. Я выбросила его в море по совершенно другой причине – я тебе уже рассказывала, – повернулась она ко мне. – Дело в том, что у меня в то время возникла тайная проблема. Проблема, связанная с едой. Я тогда только-только вышла замуж; мы поселились в Ванкувере, неподалеку от Китсилано-Бич. Я обжиралась сверх всякой меры, а потом устраивала себе промывание желудка. Пекла заварные булочки с кремом и могла съесть целый противень, или же делала пирожные «картошка» – и тоже съедала за один присест, а потом глотала либо размешанную в воде горчицу, чтобы вызвать рвоту, либо гигантские дозы английской соли, чтобы опорожнить желудок. Кошмар. Все время чувствовала себя виноватой. А удержаться не могла. Наверное, это было как-то связано с сексом. Сейчас доказано, что такая связь есть, правда? Так вот, испекла я – будто бы для Лесли – тот злополучный торт, но, когда вынула из духовки, поняла, что ни с кем делиться не собираюсь и неминуемо съем его в одиночку, пошла и выбросила свое творение в мусорное ведро, но умом понимала, с меня станется его вытащить. Вот жуть! В конце концов переложила я это месиво в плотный бумажный пакет, отправилась на скалистый берег и швырнула торт в море. Но… меня застукал некий юноша. Он так на меня посмотрел, что я прочла все его мысли. Что первое приходит в голову, когда видишь, как девушка швыряет бумажный пакет в море? Пришлось объяснить, что в пакете был торт. Я сказала, что дала маху с рецептом и хотела скрыть свой позор. Мы разговорились, и через пятнадцать минут я помимо своей воли открыла ему правду. Оказалось, что парень учился на психологическом в Университете Британской Колумбии, но бросил учебу по причине засилья бихевиористов. А я ни сном ни духом… ни сном ни духом: кто такие бихевиористы?
Джули успокоилась; ее лицо приняло мечтательное выражение.
– Так вот. Он стал моим бойфрендом. Месяца на полтора. Заставлял меня читать Юнга. У этого парнишки были жесткие курчавые волосы мышастого цвета. Мы с ним прятались за скалами и целовались до одури. А дело было в феврале или в марте, холодина. Он мог встречаться со мной только раз в неделю, причем в один и тот же день. В таких условиях далеко не уедешь. И чем все кончилось… дело кончилось тем, что я узнала: этот парень прибегал на свидания из психушки. Раз в неделю его выпускали проветриться. Не помню, я сначала это узнала, а потом заметила, что у него шея исполосована шрамами, или наоборот. Я уже говорила, что он носил бороду? Бороды в то время были большой редкостью. Лесли от них просто передергивало. А сейчас сам отрастил бороду. Он пытался перерезать себе горло. Да не Лесли!
– Ой, Джули, – повторила я, хотя слышала эту историю не раз.
Разговоры о самоубийстве – это все равно что рана в животе, из которой кишки лезут; хочется срочно запихнуть их назад и быстро заткнуть рану марлевыми тампонами.
– Он не был буйным. Наоборот, шел на поправку. Я уверена, его вылечили. Просто он был чрезвычайно впечатлительным и дошел до критической точки. Но я страшно перепугалась. Почувствовала, что и сама близка к помешательству. Обжорство, рвота и все такое. В какой-то момент он признался, что ему всего семнадцать лет. Значит, он меня обманывал. Это стало последней каплей. Угораздило же меня связаться с мальчишкой на три года моложе! Позорище. Я наговорила ему с три короба, что, мол, очень хорошо его понимаю, что возраст ни на что не влияет, что на следующей неделе встречаемся, как обычно, а сама помчалась домой и заявила Лесли, что не в силах больше ютиться в полуподвальной норе и требую срочного переезда. Пустила слезу. А через неделю нашла нам квартирку на Саут-Шор. С тех пор ноги моей не было на Китс-Бич. Потом, когда мы с детьми стали ездить на пляж, я всегда выбирала Спэниш-Бэнкс или Эмблсайд. Не знаю, что с ним сталось.
– Наверное, живет себе припеваючи, – сказала я. – Наверное, стал великим юнгианцем.
– Или великим бихевиористом, – вставил Дуглас. – Или спортивным комментатором. А по тебе и не скажешь, что ты увлекаешься заварными булочками.
– Я себя переборола. Если не ошибаюсь, во время беременности. Странная штука – жизнь.
Дуглас торжественно разлил остатки вина.
– Ты сказала, что удобный случай подворачивался тебе дважды, – обратился он к Джули. – Неужели оставишь нас в неведении?
Отлично, подумала я, он не заскучал, не отвлекся, она ему понравилась. Пока она рассказывала свою историю, я за ним наблюдала, а сама думала. Ну почему, когда знакомишь мужчину с подругой, каждый раз начинаешь дергаться: не заскучает ли он, не начнет ли блуждать мыслями?
– Вторая история – вообще невероятная, – сказала Джули. – По крайней мере, мне самой многое в ней неясно. О таких глупостях лучше помалкивать, но, поскольку я сейчас пошла вразнос, могу и поделиться. Так вот. Я сама до сих пор в растерянности. В полном недоумении. Эта история, как и первая, произошла в Ванкувере, но много позже. Я начала посещать группу психологической поддержки. По сути, это была коллективная психотерапия для простых, занятых, несчастливых, запутавшихся людей. В то время такие штуки набирали популярность, тем более на западном побережье. Только и разговоров было о том, что пора сбросить маски, стать друг другу ближе… можно сколько угодно смеяться, но я считаю, что это принесло больше пользы, чем вреда. А группы такие были еще в новинку. Вы, наверное, думаете, что я оправдываюсь. Это все равно что сказать: пятнадцать лет назад я занималась макраме, когда еще оно не вошло в моду.
