Потом у Розы долго подкашивались ноги, ее мутило, и она боялась, что Клиффорд теперь к ней охладеет. Он в самом деле к ней охладел, но лишь ненадолго.
* * *
Как только рассвело, она выбралась из постели и пошла посмотреть, какая погода на улице — летная ли. Небо было чистое, ни следа тумана, из-за которого в это время года часто приходится откладывать рейсы. Никто, кроме Клиффорда, не знал, что Роза едет в Пауэлл-Ривер. Они вдвоем спланировали это шесть недель назад, когда стало известно о гастролях Клиффорда. Патрику Роза сказала, что едет в Викторию, повидаться с университетской подругой. В последние несколько недель Роза притворялась, что общается с этой подругой. Она обещала вернуться завтра вечером. Завтра была суббота. За Анной присмотрит Патрик.
Роза пошла в столовую, проверить, на месте ли отложенные ею деньги из детского пособия. Деньги лежали на дне серебряного блюда для маффинов. Тринадцать долларов. Роза собиралась прибавить эти деньги к тому, что Патрик дал ей на поездку в Викторию. Патрик охотно давал ей деньги, когда она просила, но ему нужно было знать, сколько и на что именно. Однажды, когда они шли по улице, Роза решила зайти в аптеку; она попросила у Патрика денег, а он сказал — строго, но не строже обычного: «Зачем тебе?» — и Роза расплакалась, потому что собиралась купить спермицидный крем. С тем же успехом она могла рассмеяться. Сейчас она именно рассмеялась бы. С тех пор как Роза влюбилась в Клиффорда, она ни разу не ссорилась с Патриком.
Она еще раз посчитала в уме, сколько денег ей понадобится. Билет на самолет, деньги на автобус из ванкуверского аэропорта, и еще на автобус (а может быть, придется брать такси) до Пауэлл-Ривер, и еще немножко на еду и кофе. За гостиницу заплатит Клиффорд. Мысль об этом наполнила Розу сексуальной негой, податливостью, хотя она знала, что Джерому нужны новые очки, а Адаму — резиновые сапожки. Роза подумала о безликой, гладкой, широкой кровати, которая уже существует, уже ждет ее и Клиффорда. Давным-давно, еще в молодости (сейчас ей было двадцать три года), она часто думала о безликих кроватях, купленных на время, о запертых дверях, и эти мысли дарили ей роскошь надежды. И теперь она опять о них думала, хотя в период от той эпохи до этой, от ее замужества до начала новой эры все связанное с сексом ее раздражало примерно так же, как современное искусство раздражало Патрика.
Она неслышно обходила дом, планируя сегодняшний день как серию последовательных действий. Принять ванну, нанести масло на тело после ванны, напудриться, положить в сумочку противозачаточный колпачок и спермицидный крем. Не забыть деньги. Тушь для ресниц, крем для лица, губная помада. Роза стояла на верхней из двух ступенек, ведущих вниз, в гостиную. Стены гостиной были цвета зеленого мха, камин белый, а занавески и чехлы на мебели — с шелковистым узором из серых, зеленых и желтых листьев на белом фоне. Каминную полку украшали две вазы, настоящий веджвуд, белые, с ободками из зеленых листьев. Патрик очень любил эти вазы. Иногда, вернувшись домой с работы, он шел прямо в гостиную и двигал их в ту или другую сторону — ему казалось, что кто-то нарушил их идеальную симметрию.
— Кто-то трогал эти вазы?
— Ну конечно. Как только ты уходишь на работу, я бросаюсь к камину и принимаюсь их возить туда-сюда.
— Я про Анну. Ты, случайно, ей не позволяла их трогать?
Патрику не нравилось, когда она говорила о вазах с недостаточной серьезностью.
Он думал, что она не ценит их дом. Он не знал, но, может быть, догадывался, что́ Роза сказала Джослин, когда та первый раз пришла в гости и они встали там же, где Роза стояла сейчас, глядя сверху вниз на гостиную.
— Вот как сын владельца универмага представляет себе роскошь.
От такого предательства смутилась даже Джослин. К тому же это было не совсем правдой. Патрик мечтал о большей элегантности. Другой неправдой было то, что интерьер соответствовал вкусу только Патрика, а Роза была совершенно ни при чем. В доме было полно вещей, которые Розе когда-то нравились. Она залезала под потолок и полировала мокрой тряпкой, обмакнув ее в соду, стеклянные капли-подвески люстры в столовой. Люстра казалась Розе красивой — капли отбрасывали на стену голубые и лиловые тени. Но люди, которыми Роза восхищалась, не вешали у себя в столовой люстр. У них и столовой-то, как правило, не было. А если была, то ее освещали тонкие белые свечи, торчащие из черного металлического канделябра, сделанного в Скандинавии. Или толстые, тяжелые свечи в винных бутылках, покрытых натеками разноцветного воска. Люди, которыми восхищалась Роза, были непременно бедней ее. Ей это казалось дурной шуткой — сначала она всю жизнь прожила в бедности в местах, где бедностью хвалиться было не принято, а теперь чувствует себя виноватой по совершенно противоположной причине. Например, в разговорах с Джослин, которая умеет вложить столько яда и презрения в слова «зажиточный средний класс».
Но если бы она не знала никаких других людей, если бы не нахваталась всякого от Джослин — разве дом тогда разонравился бы ей? Да. Она в любом случае начала бы к нему охладевать. Когда какие-нибудь гости приходили к ним впервые, Патрик всегда устраивал экскурсию по дому, показывая люстру, гостевой санузел со встроенными светильниками, расположенный в прихожей, просторные гардеробные и двери с жалюзи, выходящие на внутренний дворик. Патрик так гордился домом, так старался подчеркнуть его мельчайшие преимущества, словно это он, а не Роза вырос в нищете. Розе с самого начала не нравились эти экскурсии; она молча плелась следом за гостями или отпускала уничижительные реплики, которые Патрику не нравились.
Потом она вообще начала оставаться в кухне, но все равно слышала голос Патрика и знала наперед каждое слово, которое он скажет. Она знала, что он подтянет кверху портьеры в столовой и укажет на небольшой фонтан с подсветкой, поставленный им в саду, — фигура Нептуна с фиговым листком. Роза точно знала, что сейчас услышит: «Вот наш ответ на новое модное поветрие — бассейны на участках пригородных домов!»
* * *
Искупавшись, Роза потянулась за бутылочкой, как ей показалось, детского масла. Прозрачная жидкость потекла по грудям и животу, кусаясь и обжигая. Роза посмотрела на этикетку и увидела, что это вовсе не детское масло, а растворитель лака для ногтей. Она смахнула с себя жидкость, облилась холодной водой и принялась отчаянно тереться полотенцем, думая о загубленной коже, больнице, пересадке, шрамах, заслуженной каре.
В дверь ванной зацарапалась дочь — сонно, но настойчиво. Роза на этот раз заперлась, хотя обычно, принимая ванну, не запиралась. Она открыла дверь.
— Ты спереди вся красная, — сказала Анна, взгромождаясь на унитаз.
Роза нашла детское масло и стала мазаться, чтобы унять раздражение кожи. Она перестаралась, вылила на себя слишком много и посадила жирное пятно на новый лифчик.
* * *
Она думала, что Клиффорд напишет ей с гастролей, но он не написал. Вместо этого он позвонил из Принс-Джорджа и заговорил очень деловито:
— Когда ты попадаешь в Пауэлл-Ривер?
