— Они работают не больше нормальных людей, просто у них часы распределены по-другому. Судя по его виду, он вообще не способен к работе.
— Говорят, он хорош. Как скрипач.
— А выглядит как полный идиот.
— Тебе так кажется?
— А тебе нет?
— Я, по-моему, вообще никогда о нем особо не задумывалась.
* * *
Джослин позвонила в понедельник и пожаловалась, что не понимает, зачем вообще устраивает вечеринки, — в доме до сих пор бардак по колено.
— А Клиффорд тебе не помогал убирать?
— Шутишь? Я его почти не видела все выходные. В субботу он репетировал, а в воскресенье выступал. Он говорит, что это я устраиваю вечеринки, а значит, разгребаться после них должна тоже я. Это правда. На меня накатывает жажда тусоваться, и тогда я не успокоюсь, пока не соберу у себя толпу. Патрик был очень интересный.
— Очень.
— У него очень эффектная внешность, правда?
— Таких навалом. Просто они тебе не попадались.
— Вот я бедняжка.
Этот разговор ничем не отличался от других разговоров Розы с Джослин. Их беседы, их дружба — все могло идти как прежде. Роза не считала, что ее связывают какие-либо обязательства перед подругой, мешая частично присвоить Клиффорда. Существовал Клиффорд, которого знала Джослин и образ которого рисовала в разговорах с Розой; и был также Клиффорд, которого знала Роза теперь. Роза считала, что Джослин, возможно, кое в чем ошибается. Например, когда заявляет, что детство озлобило Клиффорда. То, что Джослин называла озлобленностью, казалось Розе другим качеством, одновременно сложнее и проще: это всего лишь потертость жизнью, гибкость, изворотливость, злопамятность, свойственные целому общественному классу. Из которого происходил Клиффорд. И Роза тоже. Джослин вела во многом тепличную жизнь и потому сохранила строгость и невинность. В некоторых отношениях она походила на Патрика.
С этого дня Роза чувствовала, что она и Клиффорд принадлежат к одному сорту людей, а Джослин и Патрик, несмотря на всю свою взаимную непохожесть и неприязнь, — к другому. Джослин и Патрик были целостны и предсказуемы. Они относились к жизни, которой жили, со всей возможной серьезностью. По сравнению с ними Клиффорд и Роза были прохиндеями.
Что сделала бы Джослин, влюбись она в женатого мужчину? Еще не успев впервые коснуться его руки, она бы, скорее всего, созвала совещание. Она пригласила бы Клиффорда, и своего возлюбленного, и его жену, и, весьма вероятно, своего психотерапевта. (Несмотря на разрыв с семьей, Джослин считала, что каждый человек, переходя в новую стадию жизни или адаптируясь к ней, обязан пройти курс психотерапии; сама она посещала психотерапевта раз в неделю.) Джослин стала бы рассматривать возможные последствия; она глядела бы фактам в лицо. Она никогда не стала бы урывать наслаждение тайком. У нее не было в жизни случая научиться что-либо делать тайком. Поэтому было очень маловероятно, что она когда-нибудь полюбит другого. Она была не жадная. Патрик тоже был теперь не жаден — во всяком случае, не жаден до любви.
Если любить Патрика значило видеть в нем что-то хорошее, бесхитростное, спрятанное в глубине, то любить Клиффорда означало нечто совершенно иное. Розе не нужно было верить, что Клиффорд — хороший человек, и она совершенно точно знала, что он не бесхитростен. Никакое проявление двуличия, бессердечия не задело бы ее (при условии, что оно направлено на других людей, не на саму Розу). Но во что же она тогда была влюблена, чего она от него хотела? Она хотела фокусов, сверкающих, как драгоценности, секретов, нежного празднования похоти, фейерверка адюльтера. И все это — после пяти минут под дождем.
* * *
Месяцев через шесть после той вечеринки Роза целую ночь пролежала без сна. Рядом спал Патрик — в их общем доме из камня и кедровых бревен, в пригороде под названием Капилано-Хайтс, на склоне Куропаточьей горы. В следующую ночь рядом с ней будет спать Клиффорд — в Пауэлл-Ривер, где он должен гастролировать со своим оркестром. Розе не верилось, что это случится на самом деле. То есть она всем сердцем верила, что это случится, но такая возможность не укладывалась в известный ей миропорядок.
За все эти месяцы Клиффорд и Роза так и не оказались вместе в постели. Заняться любовью вне постели у них тоже не получилось. Вот как обстояло дело: у Джослин и Клиффорда не было машины. У Розы и Патрика машина была, но Роза не умела водить. Работа Клиффорда была хороша тем, что предоставляла ему свободу в самые разные часы, но как он мог в эти часы повидаться с Розой? Поехать на автобусе через мост Львиные Ворота, пройти средь бела дня по улице в пригороде, где жила Роза, мимо панорамных окон соседских домов? Но ведь Роза могла бы нанять бебиситтера, придумать визит к зубному врачу, сесть на автобус, идущий в город, встретиться с Клиффордом в ресторане и пойти с ним в гостиницу? Да, но они не знали, в какую гостиницу им можно пойти; они боялись, что, если придут без багажа, им укажут на дверь или сдадут их полиции нравов, а та посадит их в участок и вызовет Патрика и Джослин, чтобы забрали своих супругов. И еще у них не было денег на гостиницу.
Впрочем, Роза все же съездила в Ванкувер под видом визита к дантисту, и они с Клиффордом посидели в кафе — в закутке со стенами, выкрашенными в черный цвет, целуясь и обнимаясь прямо на глазах у всех, причем в это кафе захаживали ученики и коллеги-музыканты Клиффорда. Какой риск! В автобусе по дороге домой Роза глядела вниз, на свое платье, на пятно пота, расцветшее между грудей, до обморока счастливая собственным великолепием и мыслью о том, как она рисковала. В другой раз, очень жарким августовским днем, она ждала в проулке за театром, где репетировал Клиффорд, а потом они вцепились друг в друга слепо, как в бреду, но им хотелось гораздо большего. Они увидели открытую дверь и скользнули туда. Там стояли штабеля ящиков. Клиффорд и Роза как раз начали искать, где бы примоститься, когда к ним обратился мужской голос:
— Простите, что вы хотели?
Оказалось, что они ввалились на склад в задней части магазина обуви. Голос был ледяной и вселил в них ужас. Полиция нравов. Полицейский участок. Платье Розы было расстегнуто до пояса.
Однажды они встретились в парке, куда Роза часто водила Анну на качели. Роза и Клиффорд сидели на скамье, держась за руки под прикрытием широкой ситцевой юбки Розы. Они сплели пальцы и сжимали их до боли. Внезапно их напугала Анна — она подкралась сзади к скамье и закричала:
— Бу-у-у! Я вас поймала!
Клиффорд смертельно побледнел.
На пути домой Роза сказала Анне:
— Было очень смешно, когда ты прыгнула на нас из-за спинки скамейки. Я думала, ты еще на качелях.
— Я знаю, — ответила Анна.
— Что ты имела в виду, когда сказала, что ты нас поймала?
— Что я вас поймала, — сказала Анна и захихикала.
Это хихиканье показалось Розе пугающе дерзким и проницательным.
— Хочешь эскимо? Я хочу! — весело произнесла Роза, думая о шантаже и подкупе, о том, как через двадцать лет Анна выудит эту историю из памяти для своего психотерапевта.
