Когда еще был я совсем малец,
И-хей-хо, все ветер и дождь,
Чего ни творил я, куда ни лез,
А дождь что ни день — все одно и то ж.
Нет, лучше что-нибудь повеселее, — заметив смятение в его глазах, — сказала она и запела:
Поженимся, живи со мной!
Верь, это будет рай земной.
Все наше: реки и леса,
Холмы, долины, небеса
[143].
— Это моя любимая, — обрадовался он. — Только я не все слова помню. Там много цветов и красок.
Она поставила цитру, взяла кувшин и снова разлила вино по кружкам.
— Могу я спросить, Ви? У тебя что-то стряслось?
— Да. Стряслось. А пойти некуда, — и тут же поправилась, — Джек, прости меня! Пришла к тебе и говорю «некуда»! Это не в том смысле, поверь!
Он растерялся.
— Значит, у тебя нет этого… ну, как бы это сказать…
Виола улыбалась.
— Кого? Жениха, возлюбленного?
— Да.
Нет. Не возьму в толк, почему, — огладывая себя, улыбнулась Виола.
— Я тоже… не возьму, — сказал Джек надтреснутым голосом. Она с удивлением посмотрела на него.
— Я… просто хочу сказать, что ты, если бы только захотела…
— Я давным-давно захотела, дорогой. Но, видно, одним хотением этому не поможешь.
Она взяла цитру и снова тихо запела:
Пойдем глядеть с крутых высот,
Как пастушок стада пасет,
Под шум ручья в полденный час
Внимать, как птицы славят нас.
Из роз я там совью шалаш.,
Сложу из маков вензель наш,
В цветах, как в раме, будешь ты,
Одежда, ложе — все цветы.
Вплету в солому пук цветов,
И пояс для тебя готов
С застежками из янтаря
И в бляшках, алых, как заря.
И это все — тебе одной,
Приди же, будь моей женой!
[144].
— Обязательно запомню все слова, — прошептал Джек.
— Ты хочешь кому-то ее спеть?
— Да… Тебе.
Он опустился перед ней на колени.
— Виола, я знаю, кто ты и кто я. Ты пришла ко мне сейчас с печалью в сердце. И я был бы последним ничтожеством, если бы просил тебя остаться со мной. Но я хочу этого. Поверь мне, я овладею мастерством и буду лучшим, чтобы стать достойным тебя. Я отдам тебе свою жизнь, я буду служить тебе. Доверься мне! Ты узнаешь самое преданное сердце на свете. Ты единственная из всех, кого я знаю, кто достоин любви. Прими меня таким, какой я сейчас, и я сделаю все для тебя. Я люблю тебя.
Она мягко прикрыла ладонью его губы. Он сжал ее руку, прижал к лицу и держал молча, не отпуская. Прошло несколько секунд или минут в молчании. Потом Джек сказал, не глядя на нее.
— Я буду служить тебе верой и правдой, где бы ни было.
— Пообещай мне, Джек.
— Все, что попросишь.
Она улыбнулась.
— Ни одной женщине, кроме меня, потому что ты это уже опрометчиво сделал, не обещай сделать все, не услышав сначала ее просьбы. И еще…
Он ждал.
— Поверь, Джек, все слова, какие ты сейчас сказал мне, через некоторое время тебе обязательно снова пригодятся. Запомни их и сохрани в своем сердце. Добром и трепетом. Словаужасны, Джек. Самые прекрасные из них могут выглядеть в отражении зеркал самыми жестокими.
— Зеркал?
— В сердце, Джек. Прости меня — сейчас я не смогу солгать. Не здесь. Не сегодня. Не я. Прости меня, Джек.
Он с трудом справился со слезами. Виола вспомнила, как точно также сама стояла не столь давно на коленях перед Ричардом и говорила ему о своей готовности вечно служить ему верой и правдой. Джек первым нарушил молчание.
— Я больше не буду докучать тебе. Я пойду в мастерскую. Оставайся здесь, тебя никто не потревожит.
Виола вздохнула. Даже в хмельную ночь собеседник вынужден покинуть ее. Еще два часа назад она была уверена, что ни в ком не может пробудить страсти, и вот получила первое в жизни признание в любви. Немыслимый театр, в котором коллизии превращают своих героев — достойных и сильных людей — в тривиальных участников ни к чему не ведущего фарса. Она, Ричард, Жаклин, Уильям, Энн, Джек — сколько может длиться эта череда невостребованных влюбленных? Принять любовь Джека? Она представила себя рядом с ним и поняла, что выглядит его старшим братом, потом, вообразив себя в платье невесты, показалась самой себе его матерью. Кошмарное видение. Нет, она могла быть расточительницей своей жизни, но не чужой.
Уильям в эту ночь, лежа без сна рядом с Энн в своем новом стратфордском доме, думал о том же — о любви и судьбе. После бурной, жаркой и ласковой близости, в возможность которой оба уже отказались верить, он забылся недолгим сном. А проснулся с мыслями о сестре. Даже к этому размягчающему сердце и утешающему душу покою рядом с женой он обязан Виоле. Не он, а она почувствовала, что именно нынче они с Энн смогут возродить их брак.
Виола могла думать за него, говорить за него, принимать решения за него, писать, как он, и вместе с ним — быть для него всем. Где она сейчас? С кем она сейчас? Он знал — одна. Но не знал, захочет ли она впустить кого-то в свою жизнь. Найдись на свете отчаянный смельчак, кого не смутили бы ни ее ум, ни горячность, ни отвага, этот безвестный будет счастливцем.
Он в ней найдет любви многообразъе:
Найдет в ней мать, любовницу и друга,
Найдет в ней феникса, вождя, врага,
Монархиню, богиню, проводницу,
Советницу, изменницу, подругу;
В тщеславье скромность и в смиренье гордость,
Гармоний фальшь и нежность диссонансов,
Прелестных, нежных, ласковых имен,
Чей восприемник Купидон. Он будет —
Не знаю, кто… Спаси его Господь
[145].
Через неделю он вернулся в Лондон и не узнал Виолу. Она встретила его в женском платье, на ее локоны, разделенные прямым пробором, была надета сеточка, унизанная мелкими бусинками.
— Ты прелестна, — задохнулся он от восторга, обнимая ее. — Ты прекрасна. Мне надо было убежать из деревни на неделю раньше, чтобы это увидеть. Что с тобой? Что произошло?
