* * *
Новые пьесы имели шумный успех, и «Слуг лорда Стрейнджа» все чаще стали приглашать на торжества в дома театралов, какими были приятели лорда Стэнли. В начале лета 1588 года труппа давала гастроль в Ковентри, в поместье одного из его многочисленных кузенов. Им предстояло играть «Зимнюю сказку», написанную Уильямом к Рождеству. Эту пьесу о древних королях и хитроумной мести Виола любила больше других историй. В этом перевернувшем все с ног на голову сюжете ей было дорого каждое слово от первой строки до последней. Эта доведенная до абсурда история так напоминала ей их собственную жизнь. В спектакле Уилл выходил на сцену, играя «Время», — роль, заменившую традиционный «Хор». Своим монологом «Время» представлялось публике и являлось связующим звеном происходящего. Именно это было совершенно в характере Уильяма, будь то театр или жизнь.
Я для немногих счастье, скорбь для всех,
Для злых и добрых — страх и радость. Грех
Творю и разрушаю без усилья!
Я — Время! ныне перед вами крылья
Я разверну.…………………………….
Перевернуть часы позвольте мне.
И думайте, что были вы во сне
[109].
Несмотря на удаленность от столицы в замке собралось довольно много зрителей и в их числе настоящие любители актерского мастерства, оценившие искренность и доверительность, с которой Уильям существовал на сцене. Его запомнили, о нем заговорили, его стали узнавать. У него тут же появились поклонницы, которые пытались привлечь внимание красивого и талантливого молодого актера, и не только они одни.
Виола, как обычно, следила за действием в импровизированной кулисе. Увлеченная происходящим на сцене, она не видела, что и за ней, то есть за Себастианом, пристально наблюдают. Роберт Райотсли, один из сыновей второго графа Саутгемптона, стараясь дышать тише, с волнением смотрел на стройную фигуру в черном, притаившуюся за декорациями. К Уильяму он приглядывался уже давно.
— Ты так увлечен… — сказал он, наклонившись над ухом притихшего наблюдателя.
Виола обернулась, не торопясь с ответом.
— …будто видишь это впервые, — договорил лорд.
— Всякий раз я смотрю на это, словно впервые, милорд — улыбнувшись, ответила она.
— Но нам всегда хочется многообразия!
— Это так, милорд.
— Скажи это еще раз.
— Вы правы, милорд.
— Но отчего я вижу тебя здесь?
Виола насторожилась. Роберт крепко взял ее за запястье, потянул и повлек за собой. В это время из зала, где зрители следили за действом, раздался оглушительный смех. И Виола поняла, что если и закричит, никто ее не услышит. Она не стала сопротивляться и дала увести себя подальше от сцены, решив, что там сможет вырваться от него сама, не привлекая ничьего внимания. Он остановился и попытался прикоснуться к ее лицу. Виола уперлась руками в его грудь и резко сказала: «Это не ко мне, вы ошиблись, ваша милость».
— Уж не хочешь ли ты сказать, что тебя увела с пути истинного чья-то другая милость? Мой трепетный агнец. Неужели эта кожа уже обласкана языком греха? О лживое создание! Но тем сильнее твоя власть, беспощадная красота.
Нависая над ней, он дышал ей в ухо, прикасаясь губами, и как можно сильнее притягивал к себе крепко сцепленными за ее спиной руками. И вдруг он закричал. Это она, резко на себя дернув за плечи, ударила его коленом в пах что было силы. Он продолжал выть, корчась от боли. А она вовсю мочь бежала к конюшням, выхватив кинжал из ножен, готовая к защите, если ей преградят дорогу. Но все случилось так быстро, что слуги, которым пострадавший лорд, несвязно визжа, приказывал догнать и задержать негодяя, не сразу поняли, где им его искать. Виола вскочила на оседланную лошадь и, сорвав с крюка хлыст, с таким свистом хлестнула им по воздуху, что успевшие выбежать во двор несколько человек, оторопев, расступились. А в замке сэр Роберт устроил собственный «спектакль», немало позабавив гостей. Немного придя в себя, он, в слезах и хромая, вернулся в зал, где представление близилось к завершению. Увидев Уилла на сцене, он разразился негодующими воплями.
— Это он! Мерзавец! Убийца! Хватайте его! Вяжите!
Разбирательство происшедшего провели в присутствии многочисленных свидетелей. Историю о том, как «раздвоившийся» Уильям напал на знатного вельможу подобно разъяренному леопарду, решено было не предавать огласке, поскольку всем было известно о вкусах и слабостях лорда. Сэр Роберт часто бывал на представлениях «Слуг лорда Стрэйнджа» и, восторгаясь искрометной игрой обаятельного молодого актера, пленился им. Здесь же он решил, не увидев своего любимца в первом акте, поискать его за декорациями. Столкнувшись с Виолой, он, как многие, принял ее за Уилла, а далее наступила расплата, с чем согласиться сэр Роберт не хотел. Но все сочли это происшествие результатом чрезмерно сытного и хмельного обеда, поскольку в продолжение всего представления Уильям был на сцене или пребывал в поле зрения публики. И только актеры, которым не надо было объяснять, что же на самом деле произошло, поняли всю серьезность случившегося. Поэтому по возвращении в Лондон Бербедж заявил Уильяму, что больше ни при каких условиях Виола не будет сопровождать их на гастролях в частные дома. Рисковать репутацией и благополучием труппы при всем его добром отношении к ней он не станет.
— Ну что, разъяренный леопард? Придется тебе привыкать сидеть дома, — сказал Уилл сестре.
— Я не смогу.
Слухи распространяются быстро. Они дошли и до дома Филдов, превратившись в анекдот. Сопоставив все обстоятельства и время происшествия, Ричард и Жаклин поняли, что это произошло с их друзьями. Жаклин, оставшись наедине с Виолой, когда мужчины были в кабинете, заговорила об опасностях, которые могут поджидать при столь необычном для девушки образе жизни.
— Я иногда смотрю на тебя и думаю, хорошая ты девушка, но…!
— Но?
— Не тем ты все-таки живешь. И вовсе не тем занимаешься.
— Мне, верно, суждено жить так, как я живу, — ответила Виола.
— То-то и оно. Строптивость. Гордыня. Упрямство. Скажи, а что твой отец, он…
Виола не дала ей договорить.
— Мой отец благороден. На любые упреки он учил меня отвечать с честью.
Жакнетт не допускала, чтобы чье-то слово в разговоре с ней было последним.
— По отношению к тебе справедлив любой упрек. В тебе нет именно того, с чем пристало на них отвечать.
В «Усилиях любви» появились строки:
Мой Друг, твоя любовь и доброта
Заполнили глубокий след проклятья,
Который выжгла злая клевета
На лбу моем калёною печатью…
[110].
Горечь осела в сердце от этого разговора. И потому для нее стало неожиданностью, когда в разговоре с нею наедине Ричард сказал: «Никто из нас не защищен от чужого порока и глупости. И все, что произошло с тобой, не вина твоя, а беда. Не принимай близко к сердцу клевету и наветы». Возвращаясь из гостей, Виола с грустью думала о двух столь различных суждениях двух столь близких по духу людей об одном происшествии, случившемся с ней.
