Когда мы подъехали к воротам, от которых начинался въезд в поместье, Уилл встал у меня за спиной и положил руки мне на плечи.
— А сегодня ты где остановишься?
— У реки. Прогуляемся.
Это значило, что я оставлю машину на небольшой площадке на берегу, где обычно парковались машины лесных, садовых и прочих служб, обслуживающих Эджерли-Холл. К дому мы направились через поле, перешли мост, и Уилл побежал вперед, к тем, кого приметил на лужайке у липы еще с другого берега.
— Сью! Мартин! Мне, кидай мне, Сью!
Маффин с дочкой метали фрисби
[203].
— Вы давно приехали? — спросила я Мартина, когда Уилл присоединился к Сью.
— Часа два назад. Привет, старушка. С каникулами тебя!
— Тебя тоже.
— Вас кое-кто ждет, — загадочно прошептал он.
— Джим приехал?
Мартин улыбнулся.
— Почти.
— Тим? Уже здесь?
Можно было не спрашивать. От дома через лужайку к нам шел Тим — композитор, писавший музыку для нашего фильма. Дети побежали к нему. Он наклонился и обнял их быстро и сильно. Мой сын особенно громко приветствовал его. Сью прыгала от радости.
— Тим, привет! А ты поедешь в Бристоль? Когда? — забросал его вопросами Уилл. — Если ты поедешь, я с тобой!
Я тоже хочу в Бристоль, — крикнула Сью.
— Нет, ребята, я приехал, чтобы здесь поработать.
— О! Отлично! Тогда ты напишешь музыку для нашего фильма, — Уилл всегда выкладывал все с порога.
Тим мотнул головой.
— А что я сейчас делаю?
— Нет, нет. Для моего фильма. Я буду снимать кино про гугенотов.
Мы еле сдержались, чтобы не рассмеяться, услышав такое признание.
— Он, видно, перепутал гугенотов с хоббитами, — шепнул мне Мартин.
— Про гугенотов? Прекрасно! — серьезно сказал Тим. — Ты ведь знаешь, кто они такие?
Уилл задумался.
— Э… э… нет…
— Я думаю, в вашей библиотеке ты найдешь про них все, что тебе нужно, — с пониманием продолжил Тим.
— Точно! — Уилла ничто не могло смутить. — Но ты напишешь музыку?
— Договорились.
— Мам, а ты — сценарий.
— А сам-то ты кем будешь?
— Режиссером.
— Гены, — вздохнул Маффин.
— Кидай, — Уилл вложил фрисби в руку Тима.
— С удовольствием!
— Ура!
— Ну, все, теперь о нас долго не вспомнят, — сказал Мартин.
В это лето наши приезды и отъезды планировались с учетом работы на съемках. Энн, приглашенная на наш проект в качестве звукооператора, работала со съемочной группой. Мы с Мартином, пока наши супруги работали, должны были устроить отдых детей. Здесь же мне предстояло подготовить все к восьмому августа — началу фестиваля. Предполагалось, что Форд и Линда часть летнего отпуска проведут у нас. Тим, как только появлялась возможность, приезжал часто без предупреждения, что, признаюсь, радовало меня. Этот дом гостеприимно принимал под свой кров всех, полюбивших его, и дарил каждому многое для его души. Со мною это произошло в первые же дни, и особенно в мою первую летнюю норфолкскую неделю. Мне нравилось сидеть на газоне под молодой сливой с блокнотом на коленях. В соломенной шляпе с подсолнухами, хлопковой блузе без рукавов — синей в белых цветах, завязанной на поясе и продуваемой ветром — просто художник на натуре. Так оно и было. Я писала с натуры. Невыразимое чувство — когда слова льются, не давая руке передохнуть, и ты не успеваешь за ними. Чувства и мысли омылись ветром, настоенном на загорелых соснах, голубым небом за кронами яблонь и кудрявых берез, воздухом — смесью из шума дороги и шелеста деревьев, звона цикад и клика ястребов. Переживания и воспоминания, надежды и тревоги, впечатления от природы и восхищение ее красотой, история и музыка — пишутся, как пейзажи. «Природа есть истинное откровение Бога человеку. Зеленый луг неподалеку — вот та одухотворенная страница, на которой вы прочтете все, что вам нужно знать»
[204].
Глава IV
Выпуская из рук законченное произведение,
он уже не будет так наслаждаться:
теперь он радуется плодам своего искусства,
но пока он писал, его радовало само искусство
[205].
Наша жизнь с Джимом началась с его книги. Благодаря ей мы встретились. Думаю, я не погрешу против истины, если скажу — Джим написал эту книгу, чтобы мы встретились. Какое счастье, что когда-то он прочитал эссе Вирджинии Вулф «Своя комната». Автор, прикоснувшись к теме великой поэтической тайны, увидела печальную историю. Джим не поверил ей. Он захотел пристальнее вглядеться в эту судьбу, и ему открылась иная картина. Он написал свой роман.
После премии «Книжник» Джим стал частым гостем ток-шоу, посвященных литературе и театру, у него брали интервью. Вопросы, как правило, повторялись: уверен ли он, что предложенная в романе художественная вариация на тему, заданную феноменом английской литературы, будет принята так, как он ее задумывал; почему нет интриг, проще говоря, нет виноватых, или где негативные подробности и факты из жизни того времени. Джим отвечал искренне и спокойно:
— Я полагаюсь на воображение читателя, его чуткость и чувствительность. Изо дня в день мы наблюдаем, говорим, видим, делаем многое, порой даже не замечая того, что разрушает достойное и прекрасное. Но наш мир не оскудел, он переполнен красотой. Если кому-то ближе мнение Сартра о людях, то я сторонник противоположного мнения. Тем, кому интересно читать о дурных сторонах человеческой натуры, просто надо обратиться к другому тексту. Я писал о людях, испытавших потерянность и одиночество и нашедших спасение в любви, доверии, в бескорыстной дружбе, созидании и свободе. О «чумных подробностях», жестокости и нечистотах написано море литературы. Я писал о другом.
Джим любит говорить о своей книге. Его лицо при этом словно светится изнутри. Я заметила, что такое выражение появляется на лице музыканта, исполнившего любимое и чрезвычайно сложное произведение.
Весной я ушла с работы, сохранив возможность сотрудничать в качестве приглашенного автора. Теперь мне предстояло освоить новый жанр — продвижение проектов театра и фестиваля, разделив эту работу с Джимом. Для этого пришлось быстро вникать в содержание его жизни. Поначалу работа с информацией занимала большую часть времени. Мне предстояло налаживать связь с миром. Гораздо шире, чем когда бы то ни было.
