Постепенно мысли новой королевы перекинулись с мужа на падчериц и пасынка.
Еще вчера Эдуард был вторым лицом в государстве, а Мария третьим, как старшая дочь короля, причем дочь законная. Игривая Елизавета обреталась непонятно в каком статусе, хотя все относились к ней как принцессе и следующей за Марией. И перед Марией, и перед Елизаветой Катарина должна была приседать и целовать им руку, как и Эдуарду тоже.
Но после венчания все изменилось. Вторым после короля так и остался принц как наследник престола, а вот третьей стала она, Катарина, королева Англии, и теперь Мария и Елизавета, не говоря уже обо всех остальных, должны целовать ей руки и замирать в реверансе. Выше нее только король и наследник.
Как положено по этикету, она преклонила колени перед маленьким принцем, и тут произошло то, чего не ожидал никто. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, мальчик вдруг обнял ее за шею и, уткнувшись лицом в прическу, зашептал:
— Я так рад, что ты будешь нашей мачехой!
Катарина осторожно скосила глаза на короля, Генрих не любил проявления слабости у сына, не рассердится ли? Но Генрих стоял, смахивая скупую мужскую слезу. В небольшой часовне их никто не видел, они стояли семьей — король, трое его детей и женщина, которая теперь стала матерью для двоих и старшей сестрой старшей из принцесс.
Король сопел, как стадо буйволов, с удовольствием наблюдая, как Катарину поздравляет с венчанием Мария — степенно, сдержанно, хотя видно, что рада, а потом беспокойная Елизавета. Рыжее синеглазое чудо едва дотерпело до конца церемонии, она всегда точно на иголках, а сейчас была просто в восторге и потому не находила себе места.
Поцеловав, как положено, королеве руку, девочка бросилась к ней на шею с воплем:
— Я так рада, так рада! Ты научишь меня всему-всему, правда?
И снова Генрих сопел.
Лежа без сна, Катарина размышляла. Елизавета с каждым днем все больше становилась похожей на отца, только глаза взяла материнские — круглые и глубоко посаженные. Она даже больше повторяет отца, чем Мария, а уж с Эдуардом и вовсе точно близнецы. Никто не сомневался, от кого родила свою дочь Анна Болейн, тем не менее Елизавета числилась просто королевской дочерью безо всяких прав, как Генри Фицрой, которого Генриху родила любовница.
Разве можно так обращаться со своей дочерью? Елизавета ведь невиновна в поведении матери, даже если то и было предосудительным.
К тому же дети жили отдельно от отца, что тоже не способствовало близким и добрым отношениям. Конечно, бесконечные королевские переезды из замка в замок вместе со всем двором утомительны, но все можно организовать, и если хорошенько продумать, то ничего страшного не будет. Дети должны расти при дворе. Просто нельзя допускать, чтобы при этом дворе были распутные нравы, тогда и вреда никому не будет.
Катарина едва сдержала смех, поймав себя на том, что придумывает, как обустроить двор и жизнь детей, словно хозяйка большого дома и большой семьи. Собственно, так и было, с нынешнего дня она — жена хозяина огромного дома по имени Англия и мачеха троих столь непохожих детей, старшая из которых чуть моложе ее самой, младший настолько привык к своему положению наследника, что временами забывает, что ему нет шести лет, а средняя рыжая бестия готова, невзирая на свои неполные десять лет, совращать придворных красавцев.
Тут же наползло воспоминание о Томасе Сеймуре, но Катарина заставила себя не думать о нем, так легче. Может быть, потом, когда-нибудь, когда успокоится сердце, перестанет ныть…
И все-таки пока не так уж страшно, дети приняли ее хорошо, придворные тоже, король остался ее умениями сиделки весьма доволен, а что касается близких отношений… ничего, все впереди, получится и это! А может, будут и дети? Только бы мальчики, как можно больше мальчиков, чтобы сердце короля успокоилось.
Утром король, словно вспомнив что-то, вдруг спокойно заявил:
— Я отправил твоего Сеймура во Францию с поручением, чтобы не мешал нам.
— Моего? — удивленно переспросила Катарина.
— Да, Томаса.
— Я надеюсь, он справится с поручением, Ваше Beличество. Хотя король и без меня знает, что и кому можно поручать.
— Конечно, и кого лучше отправить с глаз долой. Я знаю, что он ухаживал за тобой, и не хочу, чтобы повторилась история Катарины Говард.
У королевы по спине потек холодный пот, муж откровенно объяснил, что произойдет с ней в случае измены. И никаких угроз не нужно, сразу все ясно.
— Ваше Величество, я не Катарина Говард. Да, сэр Томас Сеймур ухаживал за мной, намереваясь жениться после окончания траура. Но если бы он и я знали ваши намерения, то никогда не помыслили бы об этом. Я полагала, что порядочной женщине не стоит долго вдовствовать, а потому по истечении срока траура по мужу была бы готова создать новую семью. Разве я могла подумать о вашем ко мне внимании?
Генрих рассмеялся:
— Ты так старательно убеждаешь меня, что между вами ничего не было, что я начинаю подозревать обратное.
— Я не убеждаю, хотя у нас с сэром Томасом Сеймуром ничего не могло быть, поскольку мы не были женаты. Я просто объясняю, почему обратила внимание на сэра Томаса. Но я никогда не изменю мужу, с которым венчана.
— Даже если бы была замужем за Сеймуром, а об измене попросил король?
Глаза Генриха смеялись, но что это был за смех! Катарина прекрасно знала, что в следующее мгновение смех может превратиться в гнев и привести в Тауэр. Но она все равно вскинула голову:
— Даже, Ваше Величество. Клятва при венчании не пустые слова, если поклялась быть верной, должна соблюдать.
— Хорошо, хорошо… Помни об этих словах, Кейт. Ты поклялась быть верной мне.
— Я буду верной вам, Ваше Величество.
— Всегда?
— Всегда, пока смерть не разлучит нас.
Король заметно смутился, похоже, она отвечала честно и действительно не изменит, можно быть спокойным. Но об отправке Сеймура подальше с глаз долой он все-таки не пожалел. Просто видеть, как они переглядываются, тоже не слишком приятно.
Не одной Катарине Парр, вдове лорда Латимера, ставшей в тот день королевой Англии Катариной, не спалось. Не могли заснуть и ее сестра Энн, и близкая подруга Кэтрин Уиллоуби.
Кэтрин Уиллоуби, хотя и была ненамного старше королевы, знала о делах при дворе и о темных сторонах королевских женитьб и амурных дел куда больше Катарины. Она куда лучше королевы представляла, во что впуталась Катарина, но прекрасно понимала, что возможности отказать королю у подруги просто не было. Даже если бы она и пожертвовала своим собственным положением при дворе, не слишком за него цепляясь, то был еще ее брат, были семьи родных, друзей… Все попали бы под королевский гнев, который стал подобен лесному пожару — сжигал все, что попадалось по дороге, оставляя одни головешки.
