Хм… что-то меня в мистику ударило. Хватит. За дело!
Полил поверх самогона керосином, чиркнул спичкой – поехали, как сказал Гагарин! Пламя занялось бодро, тут же задымили книги, выпуская черный дым от сгорающих обложек. Святотатство, да! Но Мухину-Петринскую плюс сочинения Ленина (было подложено под ножку дивана) – можно пожечь. Вот Жюля Верна было бы жалко. Или Кира Булычева. А эти – пусть горят.
Ручку двери обтер, все места на двери, которых мог коснуться, – тоже. И снаружи. Кто знает, вдруг тут пожарные пошустрее наших, с другого конца города. Успеют потушить, а когда начнется расследование, тут и всплывут отпечатки пальцев. Да, огонь, тепло, копоть – скорее всего, ничего не останется, но есть такая вещь, как закон подлости. Ты не ожидаешь, вернее, чего опасаешься, то и случается. Я не знаю, кто так шутит – бог или черти, но факт есть факт. И я не собираюсь оставлять дело на волю случая. Все-таки я мент… бывший мент и знаю, как такое бывает. Пусть дураки сидят по зонам, а я не собираюсь. Ментовская зона в Нижнем Тагиле ничуть не лучше обычной уголовной зоны. Там тоже совсем даже не хорошо.
Дверь защелкнулась на английский замок (ура!), и теперь возникла классическая ситуация для детективного романа – за закрытой дверью куча трупов. Кстати, можно было бы и не поджигать, но… то ли у меня уже выработался некий «преступный почерк», то ли привычка к перестраховке, но я сделал так, как сделал. И об этом ничуть не жалею. Пусть горят в аду.
Надя, похоже, ждала у двери – только лишь я позвонил, тут же выскочила и первым делом осмотрела меня с ног до головы, будто ожидала, что выйду я без рук, без ног, вернее, выползу, раз уж конечностей не будет. Но все было цело, и она облегченно вздохнула:
– Ты с ним поговорил? Он драться не лез?
И я честно ответил, что драться сосед не лез. И был совершенно правдив – ведь он не драться лез, он лез меня убивать. «Драться», по моим понятиям, – это когда два субъекта тузят друг друга, заливаясь юшкой из разбитых носов и громко пыхтя. А когда один из «собеседников» идет на тебя с кухонным ножом, – это совсем не драка. Уверен.
– Готова? Быстро поехали, а то мне некогда! Нам еще через весь город пилить!
Надя заторопилась, вытащила из комнаты здоровенную сумку вроде тех, с которыми ездят несчастные челноки, добывающие пропитание в дальних странах, – бывшие инженеры и учителя. Девушка умудрилась набить ее так, что сумка была похожа на здоровенный полосатый шар. И что она могла туда впихнуть?! Ведь надо-то было пару платьев на первое время, трусики-маечки и больше ничего! Ох уж эти женщины…
Я подхватил сумку, которую Надя тащила перекосившись, страдальчески закусив губу, и пошел вперед, таща девушку за руку, как паровоз тащит состав. Сумка и правда оказалась довольно-таки тяжелой, удивительно тяжелой! Но разбираться в том, чего она туда насовала, я не стал. Не до того. Валить отсюда надо!
Машину я оставил на стоянке в квартале от дома – еще в прошлый раз заметил это средоточие автомобилей и бравой охраны в лице толстой тетки и ее пухлого сына с добрым лицом настоящего дауна. Оставлять автомобиль на улице, в криминальном районе, было бы верхом глупости. А здесь хоть какая-то гарантия, что машину не разуют или вообще не отправят в те места, где растут мандарины и мужчины любят носить длинные-предлинные бороды.
Сумку – на заднее сиденье, запрыгиваем в машину и под удивленными взглядами сторожей – на волю, в пампасы! Чего удивляются? Да как не удивиться – заплатил за сутки, а сваливает сейчас! И деньги назад не требует, не скандалит! Плохо. Запомнят. Странные поступки всегда хорошо запоминаются.
Впрочем, а что запомнят? Ну, приходил я к своей девушке, и что? «Не убивал ли ты пятерых отморозков?» Нет, не убивал. И попробуйте доказать обратное.
И опять же, кто будет искать? Кому это нужно?! Пятеро уголовников вместе бухали, потом перерезали друг другу глотки, а упавшая сигарета зажгла барахло! В притоне много всякого ветхого барахла, оно хорошо горит. И, кстати, могут даже и не определить имен погибших на пожаре, это зависит от пожарных, быстро приедут, так, может, что-то останется и на отпечатки.
Когда проезжали мимо дома, из окон квартиры Димона уже активно валил дым, и на улице начала собираться толпа. Люди показывали пальцами на окна, за которыми металось пламя, и обсуждали случившееся с таким видом, будто это был не пожар, а нечто красивое – салют или северное сияние.
Не раз замечал – случись какая-то беда с соседом или просто прохожим – машиной собьет или сам за рулем разобьется, тут же собирается толпа народа и жадно смотрит на труп, на искалеченное тело, пыхтя и едва не кончая от сексуального возбуждения. Почему людям так нравится смотреть на страдания ближних? Я считаю, тем самым люди пытаются себе доказать, что жизнь их не такая тусклая, жалкая и бесперспективная. Что есть люди, которым повезло гораздо меньше, чем им. И на фоне этих несчастных они успешные, богатые и счастливые. Богатые пусть и не деньгами, а хотя бы тем обстоятельством, что у них есть жизнь, а у этого неудачника ее уже и нет. Стервятники!
Минут двадцать мы ехали молча, потом Надя вдруг посмотрела на меня и тихо, вполголоса, спросила:
– Ты их убил?
Я даже закашлялся и едва не нажал на тормоз, так это было неожиданно. И что ответить?
– Кого?
– Димона и его друзей. Ты их убил?
– Нет, – я соврал без всякого раскаяния. Не хочешь слышать ложь – не спрашивай об очевидном.
– Ты их убил… – Надя вздохнула и замолчала, глядя в пространство. А меня вдруг охватил прилив… нет, не злости – досады!
– А если и убил, так что?
– Да ничего… – Надя снова вздохнула и выставила руку из открытого окна машины, ловя встречный ветер. – Значит, ты плохой парень. И почему это меня всегда тянет к плохим парням? Вот нет бы влюбиться в какого-нибудь скрипача! Или учителя!
– Учителя труда? Они запойные! – ухмыльнулся я.
– Нет, запойного не надо. Наелась!
Мы замолчали, и я вдруг подумал о том, что поступаю с ней нехорошо. Приручаю, а потом что? Что с ней будет? К примеру, привез я ее в свою квартиру. Живет она на иждивении, как подруга… как жена. А меня – бах! Ба-бах! И все. Дальше что она будет делать? Квартира отойдет государству, а ее выселят. И пойдет она в свою квартиру, вернется к тому, с чего со мной начала.
Ну да, можно дать ей денег. Только вот с души воротит – дам денег, а ее за них убьют. Защиты-то никакой! Или сойдется с каким-нибудь прощелыгой, он ее выдоит да и бросит. И снова окажется у разбитого корыта. Я же ведь Самурай! Я иду к смерти! И не боюсь ее! Но только при чем тут Надя? А что, если…
– Слушай, у тебя какое образование? Ты вообще чем можешь заниматься, если только не продавщицей работать?
– Ты думаешь, я необразованная дура? – улыбнулась Надя. – Вообще-то я по образованию экономист. Наш «Эконом» заканчивала. Могу и бухгалтером работать! Только вот работы-то и нет. Ты же знаешь, что делается. Бухгалтеров, экономистов – как собак нерезаных. А мест для них – раз-два и обчелся. Тем более что стажа-то у меня нет! А без стажа вообще нигде я не нужна, даже в каком-нибудь кооперативе. Хотя сейчас уже «ООО» всякие и акционерные общества. В общем, нет для меня работы!
