Сама структура моего ЧОПа выглядит так: наверху я, генеральный директор. Подо мной четверо заместителей или директоров, из них три – силовики (сиречь «бригадиры», если перейти на жаргон нынешнего времени). Силовые бригадиры курируют каждый по нескольку десятков предприятий, подгребая под себя все больше и больше объектов (с учетом интересов своих соратников). Подгребать эти самые объекты у них есть прямой и непосредственный интерес – кроме того, что каждый из них получает хорошую, а по нынешним реалиям просто-таки феноменально большую зарплату, директора имеют проценты от финансовых поступлений. В каждом отдельном случае оговаривающиеся индивидуально. От пяти до десяти процентов. И на круг это выходит очень и очень недурно. Силовых директоров – три: Косой, Янек, Казак.
И есть еще финансовый директор – Лев Семенович Шварценфельд. Он ведет всю нашу финансовую деятельность, начиная с обычной бухгалтерии и заканчивая аудитом и финансовой разведкой тех предприятий, которые мы курируем. Он же пока и исполнительный директор (пока!) – ведь кто-то должен заниматься хозяйственной деятельностью предприятия? Нанимать тех же бухгалтеров, вахтера, даже уборщицу. К кому они пойдут? Не к Косому, это точно, и не к Янеку. Мои боевые соратники хороши, но только для специфической работы. Хозяйственники из них – как из дерьма пуля. Увы.
Хотя… зачем мне их хозяйственные умения? Мне их воинские способности нужны. Тактические. А стратегию уже я создам.
Дело мое развивалось так бурно, что это напоминало взрыв. Взрыв суеты, беготни. А еще – водоворот, в который меня затягивало с головой и несло в потоке, будто жалкую веточку, брошенную в горную реку. Я разрывался между службой и нынешней деятельностью и прекрасно понимал, что совместить все это не будет совершенно никакой возможности.
Ни на что больше у меня не было времени. Никакой личной жизни. Я ходил на службу, занимался служебными делами, а в свободное время – деятельностью, приносившей мне деньги. В этой суете, честно сказать, мне было не до женщин. Где-то там обитала Нюся, где-то Надя, продавщица из ларька, но мне было не до них. Совсем не до них. Будет еще время. Вот разберусь с делами, и…
С Сазоновым все было как прежде. Только интенсивность тренировок снизилась раза в три. Не было такого изнуряющего марафона, как прежде. Но два часа в день – это «святое».
Честно сказать, я уже и не понимал, зачем мне это нужно. При моей скорости и силе я бы даже без специальных приемов мог раскидать толпу крепких, тренированных мужчин, зачем мне тогда еще шлифовать умение убивать людей? Зачем все эти ежедневные спарринги, на которые Сазонов вытаскивал меня, даже если я едва приплетался домой, высунув язык как собака после многокилометровой пробежки?!
Ему было все равно – устал я, болею, хочу спать или просто у меня нет настроения. Молчаливый, жесткий, как гранитная скала, он не слушал возражений и требовал, требовал, требовал… не объясняя, зачем мне это все нужно и с какой стати вытягивает из меня последние силы.
Уколы возобновились, но уже довольно-таки нечасто – раз в неделю, по воскресеньям. И не такие болезненные, как раньше. Тут Сазонов пояснил, что мой организм, во-первых, перестроился, привыкнув принимать в себя очередную порцию злого снадобья, а во-вторых, у меня теперь повышенный болевой порог. То есть я могу вытерпеть боль такую, от которой обычный человек упадет и умрет, задавленный болевым шоком. Хорошо это или плохо, я не знаю. И зачем мне это нужно – тоже не знаю.
А еще я заметил, что стал почти равным Сазонову по силе и скорости. И вообще, сдается, что при определенных условиях я бы мог его победить. Мне так кажется. Хотя я и не уверен.
Про участкового Сазонов знал. Он вообще с самого начала все знал. Я уверен в этом. Но спрашивать его не стал. Про пожар Сазонов сказал, что в принципе я сделал все грамотно. Звонить только с моего телефона не надо было, но с другой стороны – я ведь звонил на телефон пикета, а почему я не могу позвонить в свой родной пикет, в котором проработал три года? Мало ли какие у меня и служебные в нем дела. Конечно, лучше бы этот телефон был зарегистрирован на «левого пассажира», в будущем надо таким вариантом озаботиться. Пока что – пусть все так, как оно есть. Буду осторожней.
Через две недели после пожара я понес в отдел рапорт на увольнение.
Татаринов взглянул на мой рапорт, потом еще раз, медленно перечитал сверху донизу, помолчал. Поднял взгляд на меня и смотрел секунд десять не моргая, как змея на жертву.
– Знал я, что ты не наш человек, знал. Не твое это дело. Ты – Рэмбо. Тебе только крошить да взрывать! С тобой одни проблемы! Правильно сделал, что рапорт написал.
– Спасибо за добрые слова! – криво ухмыльнулся я, почему-то задетый словами начальника.
– А что ты ждал? Что я буду жалеть, мол, уходит такой ценный кадр? – Татаринов хмыкнул, недоверчиво помотал головой. – Понимаешь, какая штука… ты умеешь работать, да. Только вот чую я – проблемы от тебя будут просто-таки выше крыши! А оно мне надо? Мне нужен работяга, который тихо-мирно, без героизма и кровищи вытопчет злодея и засадит его в зиндан. А ты… тебе бы только шашку наголо и давай рубать! Или грудь в крестах, или голова в кустах. А такое только на фронте бывает, да и то заканчивается дурно. У нас не фронт, Каргин! Ладно. Все равно не поймешь.
Татаринов размашисто расписался на рапорте, написал: «Не возражаю» и толкнул бумагу ко мне:
– Прощай. Надеюсь, ты не доставишь мне хлопот. Хотя очень в этом сомневаюсь. Ты попробовал крови, как тот волк. А волки бывшими не бывают.
Он снова углубился в бумаги, которые лежали перед ним, а я повернулся и молча вышел из кабинета. Говорить было, собственно, и не о чем.
Уволился я буквально за один день, что не просто удивительно, а даже невероятно. Это ведь не с завода уволиться, да и там – побегаешь, прежде чем подпишешь обходной лист. Здесь же все случилось с космической скоростью – отдел кадров – склад – народное хозяйство! Фантастика, да и только! И не в обходном листе дело – из ментовки так просто не уволишься. Тебя вначале будут долго уговаривать, чтобы ты этого не делал – начиная с непосредственного начальника и заканчивая заместителем начальника УВД, а то и самим начальником. Тебе будут долго доказывать, что ты не имеешь права покинуть службу в трудную для Родины минуту и что ты должен отработать несколько месяцев, прежде чем рапорту будет дан ход. А когда ты не согласишься, популярно расскажут, что увольняются из МВД только по состоянию здоровья, или по дискредитации честного имени советского… хм… российского милиционера. Остальные же честно тянут лямку, и не возбухают, как и положено порядочным ментам.
Я все это прекрасно знал. Потому что однажды имел наглядный пример того, как пытался уволиться Мишка Шарапов, участковый из нашего РОВД. Его категорически отказывались увольнять, и тогда он просто перестал выходить на работу. Перестал выходить, забухал, а когда его пришли увещевать сразу начальник и замполит, объявил, что если еще раз получит в руки табельное оружие, то начнет из него стрелять по тем, кто окажется у него перед глазами. И пусть поскорее уволят его, если не хотят больших, просто-таки огромных неприятностей.
