Они вернутся, твердил я про себя, они вернутся.
* * *
Боевой вождь Унгасан сидел на ковре, весь заваленный какими-то свитками. Несколько лежало у него на коленях, пара торчала из-за пазухи, один он держал под мышкой, другой – в руке, а третий развернул, помогая себе зубами, и косил в него хмурым глазом.
– Что скажешь? – спросил он невнятно.
Унгасан был не просто хмурый, он был злой, что для туземца редкость. Можно понять: двадцать два с половиной года парню – и вдруг такой подарочек – государственное управление в полный рост.
– Великий вождь умеет делать вот так? – я показал руками.
– Лучше всех. Но эти твари, они же тупые. И отец их в жизни не видел. Говорю ему: давай я пойду…
– Ты их тоже не видел.
Унгасан выпустил свиток из зубов и уставился на меня.
Нет, Саня еще не великий вождь, но заметно, что сын своего отца. Хотя, конечно, до Гены ему далеко, да и Галя его сделает. Саня чертовски серьезный и ответственный, а настоящему вождю без чувства юмора и самоиронии, без легкого налета раздолбайства – никуда. Впрочем, я этого молодого человека всегда встречаю, как говорится, при исполнении. Разведка доносит, он в свободное от работы время дурачится, словно мальчишка. В прошлом году его женили на троюродной сестре, и как они с ней дрались подушками все детство, так и продолжают.
– Я воин! – заявил Унгасан. – Я умею биться! А отец… Он другой. Он умеет заставлять все живое любить себя. Я сейчас здесь не потому, что отец приказал – а потому что очень люблю его!
Сообщив мне это, боевой вождь династии Ун шмыгнул носом.
Туземцы плачут совсем как мы. Да они и есть мы, только намного лучше.
– А эти твари… не способны любить. Понимаешь?
– Да, вождь.
– Мне сообщат, как все прошло… Но ты ведь узнаешь раньше. Я хочу доклад немедленно, советник. Ты сделаешь это для меня?
– Да, вождь.
Унгасан стряхнул на пол лишние свитки, встал и подошел вплотную, навис надо мной. Парень вымахал почти на голову, а ведь он еще растет. Здоровенные все, крепкие, тут со мной вровень только Унгали.
– Советник, – повторил он. – Отцу советы не нужны. А мне понадобятся. Много. Как бы все ни кончилось, нам с тобой еще работать и работать.
Фраза вышла совершенно земная, но мы с транслятором независимо друг от друга перевели ее именно так.
– Всегда к твоим услугам, вождь. Ты же знаешь, как мне позвонить. Но сейчас я иду проведать больных.
– Да. – Унгасан вдруг фыркнул. – Отец так и не освоил вашу связь. Он хочет от вас школы, больницы, электростанции, мечтает послать нас с Унгали в у-ни-вер-си-тет, и даже с планшетом научился обращаться, а простой телефонный звонок сделать не может. Угадай почему.
– Ну как я могу…
– Советник! – Унгасан укоризненно прищурился.
Не любит Саня, когда уходят от ответа. Славный парень, но слишком прямолинейный. Ладно, в свое время научим.
– Он не верит, что телефон передает голоса. Не понимает как – и не верит.
– Недурно, советник, недурно, – оценил мои умственные способности молодой вождь. – Когда отец глядит на вертолет, то понимает, как тот летает. Когда глядит на самолет… Ну, в общем, тоже понимает.
– Да мы сами-то не очень… Это я насчет самолета.
– Там есть источник силы, а дальше неважно. Если силу приложить, что угодно полетит. А в телефоне ничего не движется, вот отцу и невдомек, каким образом летают ваши голоса, если их никакая сила не толкает.
– А просто взять – и принять на веру? Если вещь полезная, то какая разница, что там внутри, пусть работает.
– Хм. Возможно, это решение. Вот видишь, ты уже мне советуешь, и получается неплохо… Иди к больным. У нас все живы. И скажи Белкину, вожди довольны. Он хороший лекарь, этот ваш Белкин, добрый и умелый.
– Черт побери, как же ты вырос! – вырвалось у меня.
Унгасан удовлетворенно хмыкнул. И совершенно отцовским жестом положил мне руку на плечо.
– Пришлось, – сказал он. – Нам всем пришлось стать больше, чем мы были. Сестра выросла, ты вырос…
А потом отослал меня тыльной стороной ладони – тоже совсем как отец.
Я ушел к больным, пытаясь сообразить, каков теперь мой статус во дворце. Старался думать о чем угодно, только не о том, что творится за полтораста километров отсюда. Все равно узнаю детали не раньше, чем операция закончится. Поскольку она как бы нелегальная, полковник зашифровал каналы связи. Если провалимся – информацию сотрут, все причастные начнут играть в молчанку, и концов можно будет найти ровно столько, сколько полковник захочет сдать. Конечно, умелый дознаватель всех расколет, но МВО постарается, чтобы дознаватель работал спустя рукава. И готов поспорить, Газин не сдаст меня. Я теперь его оперативный резерв. Хотя чисто по-человечески полковник никогда меня не полюбит. Да не очень-то и хотелось…
Двое больных явно шли на поправку, трое, по выражению Белкина, «пока зависли, но прогноз ничего себе». Угольно-черное тело, покрытое сыпью, выглядит не так устрашающе, как белое, но человек с очень высокой температурой – грустное зрелище. Я принял дежурство, провел штатный сеанс обработки ультрафиолетом и взялся было помочь санитарке из местных делать влажную уборку, но меня вежливо усадили и посоветовали вообще лечь.
– Отдохните, вождь, вы так устали, на вас лица нет, – сказала девушка.
Она была неуловимо похожа на Унгали и, вероятно, приходилась ей дальней родственницей по линии кого-то из дядьев, здесь это в порядке вещей. Аристократ с претензиями на большую власть не станет крутить любовь с обслугой, но, если юноша из столбового рода династии Ун нацелился идти в торговлю, строительство или аграрный сектор, такие отношения не возбраняются. Мы пока не поняли, как конкретно вводят в общее дело незаконнорожденных; строго говоря, здесь нет бастардов в земном понимании этого термина: они ведь несут в себе «память предков» отца. Совершенно точно эта страта – одна из опор династии, и вроде никто не в обиде. Кажется, девушки не дорастают до того, что мы зовем «фрейлина», только потому, что все места наверху заняты чистокровными Ун…
Стоп. Как она меня назвала?!
Это была одна из форм обращения к младшему вождю. Нет, не совсем так. Лицо, приравненное к… Проклятье, нет. Со мной и без того надо обращаться именно как с младшим вождем. При этом я только гость, которому можно дать по шее и выставить из дворца. Поскольку я пришлый, мне еще позволено вести себя по-простому, например, выполнять черную работу своими руками…
Уже не позволено.
Сволочь ты, Сорочкин, я тебя на том свете достану, если что случится с Галей, но словарь ты сделал на совесть. Даже не ты, а покойный Унгелен, вот ему я верю как себе… Девушка использовала редкое слово, которым зовут пришельца, возведенного в достоинство рожденного во дворце. Статус присваивается в боевой обстановке или при иных чрезвычайных обстоятельствах, когда надо дать максимальные полномочия ценному специалисту. Или просто хороший человек подвернулся, и семья решила забрать его со всеми потрохами, так сказать, для улучшения породы. Интересно, какой случай – мой? Ошибиться служанка не могла, здесь так не бывает. Нет, я проверю, но…
