На командном пункте стояло поистине гробовое молчание. То, что никто не взбесился и не перекусал остальных, я объясняю абсолютной ледяной решимостью добраться до вакцины любыми средствами. Только начальник штаба ушел в санчасть, там его накормили до отвала таблетками, и вернулся он такой же тихий и холодный, как все.
У меня просто сердце замерзло. Я ничего не чувствовал.
Уцелело несколько камер погибших, и нам было видно, как рабочие термиты деловито обкусывают с тел амуницию. Потом утащили и сами камеры.
Спецназ пешком, крадучись, подобрался к каньону, долго смотрел вниз, не рискуя использовать дроны, потом осторожно спустился и, не встретив никакого сопротивления, поднял со дна истерзанные тела.
Тремя часами позже капсула прекратила движение. Мы локализовали ее на дне огромной пещеры. Там нашлась узкая трещина в потолке и относительно ровная площадка близко к центру. Площадка была завалена мусором неясного происхождения, тут же валялась одна из наших камер и показывала автомат с обгрызенным ремнем. Термиты зачем-то суетились вокруг капсулы, и это совсем не радовало.
Вертолетчики сказали, что им, к сожалению, в трещину – никак. А то бы они, конечно, да. Но там в самом широком месте десять метров. У нас вообще нет ничего летающего, что туда пролезет. Кроме дронов, конечно. Если навесить на них пулеметы… Идея атаки беспилотниками продержалась недолго – пока не сообразили, что дрон-ремонтник сможет открыть люк капсулы, но не дотянется своими манипуляторами до кейса с вакциной. Надо посылать людей.
Командир спецназа, бледный и пугающе собранный, тихим голосом доложил, что, если нужны добровольцы, у него их двадцать.
На обсуждение встали два варианта: либо взорвать потолок, либо залить пещеру напалмом. Первый будет признан ошибочным (термиты откопают капсулу раньше нас), второй сомнительным (вдруг и правда укатят ее в боковые тоннели, которых внизу тьма).
Поняв, что все падают от нервной перегрузки и уже ни черта не соображают, полковник назначил на завтрашнее утро совещание с участием великого вождя. Если тот соизволит, конечно.
Чернецкого вообще никто ни о чем не спросил.
Глава 10
06 июля, аэродром базового лагеря экспедиции МВО РФ на «Зэ-два»
Помню, как сейчас: я стоял на краю летного поля, а экипаж Чернецкого бодро прошагал мимо к своему конвертоплану, и командир воздушного судна смотрел куда-то вперед и вдаль, не замечая никого, зато второй пилот Шурик Гилевич издали мне подмигнул.
Они все были очень красивые и деловые в темно-синей форме гражданской авиации, такие шикарные ребята, ну просто герои, прямо хоть лети с ними вместе спасать мир, но вот нутром понимаешь, что им – можно, а тебе нельзя.
На планете карантин, полеты запрещены вплоть до особого распоряжения. И если эти бедовые парни решили-таки подняться в небо по своим неотложным героическим делам, ты-то не дергайся.
Следом за экипажем прошли геологи, которым тоже летать нельзя, но в своих защитных робах они смотрелись рядом с авиаторами, как багаж, и глядели чистым багажом, равнодушными глазами, демонстрируя всем видом, что, если КВС – Чернецкий задумал грузить балласт, ему лучше знать. У них крепко спетая банда типа «сам погибай, товарища выручай», а ты жуй травинку и не вмешивайся. Зря, что ли, тебе подмигнул Шурик, он попусту не подает сигналов.
День выдался пасмурным, едва ли не впервые за все жгучее местное лето, и ветерок шелестел степным ковылем. Впереди, за границей летного поля, не было ничего, что напоминало о человеке, только серая равнина до горизонта. Если смотреть туда, можно, наверное, притвориться, что никого нет вокруг и ничего не происходит. Или закрыть глаза и, слушая тихий шепот степи, улететь мыслями далеко-далеко.
И хоть на миг забыть, где мы сейчас и сколько наших здесь навеки.
Непозволительная роскошь.
Травинку я жевал и глазел по сторонам не ради безделья, а согласно этикету: стояли мы на краю поля с великим вождем Унгусманом, имея вполне дружескую, однако утомительную беседу на актуальные темы внутренней политики. Смотреть на верховного правителя династии Ун, когда он с тобой говорит, невежливо; надо сначала коротко глянуть, показав, что изготовился внимать его мудрости, а дальше скромно потупиться. Но опустить очи долу не позволял уже мой личный статус. Приходилось, навострив уши, озираться туда-сюда, то на далекую глинобитную стену местной столицы, где мудро и жестко правил Тунгус, то на домики нашей базы, где свирепствовал начальник экспедиции полковник Газин. В обоих случаях зрелище не радовало.
Я слишком хорошо знал, что творится там, внутри.
А на орбите звездолет, только нас не заберет.
Очень не вовремя я вспомнил, что путь домой закрыт. Моя третья вахта за двадцать световых лет от Земли подходит к концу, но вряд ли завершится. Мои навыки дипломата больше не имеют значения, я никому не могу помочь, от меня никакого толку. День за днем я честно тяну лямку рядового члена экспедиции и мог бы в том найти утешение, да не получается. Временами так устаю, что готов сдохнуть, но даже на это не имею права…
И тут летчики изобразили свой, извините за выражение, демарш. Пока я пытался его осмыслить, Тунгус как-то весь подобрался, двухметровая антрацитовая громадина, и сделал короткий, едва заметный жест от живота, будто оттолкнул Чернецкого и компанию тыльной стороной ладони. У нас это значит «шли бы вы отсюда», а у местных – наоборот, универсальный знак сопричастности и пожелания скорейшего исполнения задуманного.
Чернецкий вдруг коротко оглянулся через плечо и кивнул Тунгусу.
Грешным делом я испытал вместе с недоумением известное облегчение. Вождь меня совершенно измучил, приятно было отвлечься.
Не знаю, объяснит ли это мое замешательство, но великий вождь Унгусман действительно великий, у нас теперь таких не делают. Он до того великий, что ходит повсюду один и с голыми руками, может себе позволить. Видит насквозь все живое, а оно его слушается. Даже лютые степные псы, которые, по слухам, принципиально, чисто из вредности, не поддаются одомашниванию, завидев Тунгуса, радостно виляют хвостами совсем как земные собаки… И когда этот ослепительно черный и оглушительно харизматичный дядька начинает на тебя давить, а ты согласно этикету жуешь травинку и делаешь одухотворенное лицо, – ей-богу, даже война обрадует.
Обычно вождь меня не плющит своим величием, держит за равного, зовет другом. И сегодня чисто по-дружески так наступил на горло, что я счастлив был отдышаться хоть самую малость.
А Тунгус сказал, провожая летчиков взглядом:
– Хорошие парни, доброе задумали, почему ваши начальники запрещают им?..
И сам же ответил, пока я искал слова:
– Начальники боятся потерять силу управления. Понимаю. Сам такой. Иногда проще все запретить, чем устранять последствия. Особенно в трудные времена. Но если находятся герои…
