Я спросил вождя:
– Допустим, тебе бы это удалось. Ну вот мы придумали, как это сделать, признали Сорочкина мертвым, а тело якобы сожгли – и подарили тебе Лешу. Как бы ты терпел этого человека, зная всю его историю? Да ты бы сам не понял, как вдруг сорвался и разбил ему голову.
– Ну что ты, – сказал Тунгус. – Я же не такой глупый, как некоторые тут. Я бы посадил его в маленькую комнатку на торговом дворе – и пусть работает на благо народа. Мы бы просто никогда больше не встретились. Я туда не хожу, он не выходит. Учись, советник! Это и есть настоящая ди-пло-мать-ее. Я правильно сказал?..
– Ты делаешь большие успехи в языке, друг мой, – заверил я.
– Это тебе не гвозди в голову забивать! – гордо заявил Тунгус. – Тут соображать надо!
Достал он меня своими гвоздями, сил нет никаких.
Гибель Сорочкина признали суицидом официально, но осадочек, как говорится, остался. Есть мелкие нестыковки и по времени, и по положению тела, и по неестественной чистоте орудия – достаточно, чтобы говорить об убийстве. А за вашим покорным слугой отсутствует алиби, зато числится явно обозначенное намерение на покушение, или как это называется.
И если раньше в отряде меня считали просто шпионом, то сейчас вообще непонятно кем. Некоторые вроде бы завидуют, некоторые боятся, многие откровенно сторонятся, и, кажется, совсем никто не понимает.
Унгали говорит, некоторые мысли обладают такой мощью, что стоят полноценного действия, в тот несчастливый день, глядя на нее, я так хотел прибить Сорочкина, что после этого мне уже было совершенно незачем его трогать. Он больше не имел значения, не играл роли, я его вычеркнул… Зато она увидела сквозь горе и слезы, как дорога мне. И что я сам еще не понимаю, до какой степени в нее влюблен. И как мешает проявлению человеческих чувств наша глупая ди-пло-мать-ее, но я умею находить такие жесты и совершать такие поступки, которые пробивают стену отчуждения.
Но тут я забежал вперед.
До этого мы еще не дожили.
Дожить очень хотелось. Только мы не знали как.
Глава 7
Месяц с начала эпидемии, март, «Зэ-два»
Проспать боевую тревогу у меня не получилось, я просто не сразу в нее поверил. На одних голых рефлексах вскочил, запрыгнул в камуфляж и ботинки, сунулся за бронежилетом в шкаф, увидел там пиджак и шляпу – и тогда уже очнулся.
И вышел на улицу.
Там было шумно и бегали люди.
Из-за горизонта поднималось неестественно большое темно-красное солнце, а сам горизонт затянуло пыльной дымкой, и над ней, то и дело перечеркивая багровый диск, мотался туда-сюда черный штрих. Понятно, дежурный вертолет ходит галсами над степью.
Оттуда что-то надвигалось, и, судя по общему возбуждению, оно было очень большое и очень плохое.
С аэродрома доносился тяжелый гул двигателей на прогреве. Кажется, готовился взлететь даже подъемный кран. Почему бы и нет, у него такая струя от винта, ему оружия не надо.
Бэтээры, все десять, уже стояли за забором, охватив базу полукругом, развернув стволы в степь. Это пока ничего не значит, их вывела туда система. Она же греет технику на летном поле, чтобы экипажи могли без помех бегать и суетиться.
Башенка на крыше штаба раскрылась, как цветок, выдвинув пушку, ствол телескопа и подняв на максимум антенну радара. Телескоп нервно дергался. Так бывает, когда заело сервопривод.
Рядом с башенкой торчали полковник Газин и майор Трубецкой. Командир смотрел в громадную стереотрубу, а начальник разведки – в обычный бинокль.
– В город звонили? – крикнул я.
Они уставились на меня сверху и ничего не сказали.
Скорее всего, просто не поняли, о чем я. Проклятье, у нас же в городе сейчас треть личного состава, на санитарном дежурстве. Они об этом подумали, наверное, – отзывать людей или обойдемся. А я совсем о другом.
Я побежал в оружейку, на ходу вызывая систему и думая, кого будить, чтобы тот, в свою очередь, растормошил Тунгуса. Летом во дворце все дела сдвигают на вечер и ложатся поздно… Нет, Унгали мне жалко. А Саня человек военный, устроим ему подъем.
Как бы не так. Унгасан отозвался мгновенно, и голос у него был бодрее некуда.
– А мы стоим на городской стене, глядим через планшет на это все, – сказал он. – Очень удобно. Ты можешь прислать машину за отцом?
Я подумал, что по боевому расписанию прислать могу только себя и машина теперь у меня, как нарочно, есть. Правда, мне положено околачиваться в тылу, при санчасти, но я еще в прошлую командировку сказал Шалыгину, что пусть на этот счет не беспокоится. Расписание составляли на Земле, совсем не зная местной специфики, а потом, конечно, никто не озаботился его изменить. В бою мое место рядом с полковником или вождем – впереди, на лихом коне. Шалыгин спросил, что ему будет, если меня с вождем убьют и съедят, а я ответил, что при таком раскладе уже ничего не будет никому.
Каска, броник, обвес, автомат – как все знакомо. И еще пистолет мне полагается, не знаю для чего, наверное, застрелиться. В оружейке уже никого не было, все убежали вперед, за забор, рассаживаться по машинам.
На выходе я столкнулся с Билаловым. Даже спросонья великий геолог был велик, как обычно.
– Доброе утро, советник, – он поймал меня за ремень автомата. – Если вашему начальству интересно мое мнение, я бы отметил, что разведка у нас работает прескверно. Как можно было не засечь стягивание войск со всей степи и их концентрацию вблизи от базы?
– Скажите это Трубецкому для начала.
– Уже. Я назвал его дилетантом, только и способным, что подбрасывать «жучков» в уборную вождя.
– То-то майор такой неприветливый.
– Еще бы! – бросил Билалов, отпустил меня и проследовал внутрь.
– Доброе утро, – сказал я ему вслед.
Когда я садился в машину, за забором вдруг дружно взревело сразу всё. Я оглянулся. Бэтээры, постепенно выравнивая строй, покатились в степь, навстречу пыльной туче. Закрытые по-боевому, без людей на броне, они казались живыми. И три стальных летучих зверя поднялись в воздух, два маленьких, один громадный.
Силища двинулась навстречу силище.
И тут я понял, что степь дрожит.
Топота наступающей конницы не было слышно за гулом нашей техники, но земля отчетливо вибрировала. Господи, да сколько же их. И почему город еще не… Ага, город – уже.
Солнце поднималось выше, оно подсветило городскую стену, и я видел, как под ней клубится пыль. Значит, стража успела добраться до конюшен, оседлать своих монстров и теперь, пройдя сквозь город, выстраивается перед ним. Но это только первая фаза. Оборона столицы рассчитана по большей части на отражение атаки кочевников, и степной патруль Унгасана следит, чтобы те не подошли незаметно. Кстати, надо спросить его об этом… А с западной стороны города, которая мне не видна, обширные пастбища, и там сейчас творится самое интересное. Оттуда гонят табуны коней ополчения, а люди бегут им навстречу, и когда эти две толпы встретятся, образуется конная армия, которой обоснованно побаивается наш командир. Она с двух сторон обогнет город, пересечет реку и соединится с регулярными силами. И начнет играть на нервах. В барабаны – бум-бум-бум. Городская стража по центру, ополчение на флангах, отряды степного патруля – высокомобильные силы и резерв. Дворцовая стража Унгали – по отдельному плану.
