– Эх вы, дети. Неужели маму привлечь не догадались? Женам вождя точно нужны выходные, я гарантирую это.
Унгелен даже по лбу себя хлопнул. Кстати, вот научили мы людей ерунде какой-то – здесь этого жеста не было, аборигены его у нас подсмотрели, и он им понравился. Говорят, когда хлопнешь, чувствуешь себя окончательным дураком, а это весело и поучительно.
– Вот что значит – жизненный опыт!
Спасибо. Так или иначе, сестра освободится через несколько дней. И тогда… Как же она сказала…
Я терпеливо ждал. Когда вождь, пускай и младший, пусть и молодой совсем, хочет проявить остроумие, не надо ему мешать.
Появится у нас на базе, там-то я и отыграюсь. Пройдусь по самому больному месту – по его самомнению переводчика. Унгелен очень любознательный, на чем и попадется. Дам ведро и пошлю к механикам за компрессией. Или попрошу клиренс принести. Этим шуточкам лет триста, а до сих пор работают безотказно, старая школа не ржавеет.
Унгелен понял, что держать паузу я тоже умею, и сдался.
– Она просто сказала, что придет к тебе.
Я кивнул. А что еще я мог?
Представил, как Унгали войдет ко мне в домик и увидит портрет на стене. У меня сил не хватит его срезать, он там – и там останется.
Подыскали бы ей какого-нибудь принца, желательно прямо завтра. Чтобы была занята еще долго и не приходила. С глаз долой – из сердца вон. А если ей принц надоест и захочется большой, но чистой любви, – я уже к тому моменту улечу, женюсь и не вернусь.
– Ну, до свидания, – сказал Унгелен, тщетно пытаясь хоть что-нибудь прочесть в моих глазах. Не на того напал. Я весьма посредственный дипломат, но меня в трудные минуты выручает инстинкт самосохранения. Енотовидная собака в безвыходной ситуации падает и притворяется мертвой, а я стою как столб и притворяюсь государственным советником первого класса.
– До свидания, младший вождь Унгелен.
– Гена, – сказал он. – Для тебя всегда Гена, учитель.
Повернулся и ушел.
Если бы я знал в тот момент, что больше никогда не поговорю с ним по душам и ничего уже не исправишь, – просто не знаю, что бы сделал от горя и безнадеги. Наверное, совершил бы какое-нибудь злодейство.
А тогда я просто вышел из угла и направился вдоль стены, припоминая, с кем еще надо обменяться хоть парой жестов. Унгали в списке нет, и слава богу. Переглянемся издали, она снова улыбнется мне – этого достаточно. Я нынче плохой собеседник и никудышный друг. Глуповат и туповат. У меня голова пухнет от информации и скоро заболит от недобрых предчувствий.
То, что я, очевидно, глуховат, уже не беспокоило. Бум-бум-бум. Если пробуду на «Зэ-два» долго, придется лечить уши.
Что-то спрашивал Калугин, он волновался, о чем мы так напряженно беседовали с Унгеленом – я отвечал не думая, только чтобы успокоить его.
Брилёв в компании молодых командиров отрядов степного патруля размахивал руками и чертил сапогом по полу – нормально, пусть развлекается.
Газин опять говорил с Унгасаном. Саня по-русски едва лопочет, и беседуют они с полковником через транслятор. Как правило, о военном деле и на такие специфические темы, где неверный перевод чреват гибелью людей. Поэтому оба по двадцать раз уточняют термины и проверяют, верно ли друг друга поняли. Сегодня мне их тесное общение не понравилось. Во-первых, слишком долго, во-вторых, не надо наклоняться и тянуть руку к голенищу сапога…
– Стоп! – сказал я, проходя мимо и как бы невзначай тронув полковника за плечо.
– Что такое?
– Планшет не доставайте, пожалуйста.
– Да я такой машинально…
И тут полковник кратко выразил свое отношение к культурному эмбарго и тем, кто его придумал. Унгасан даже рот приоткрыл, слушая, как тираду Газина переводит транслятор. А ничего, забавно получилось.
– У вас на самом деле есть такие мужчины? Или это какая-то ошибка?
Интересно, почему Унгасан спросил меня. Ах, ну да, я же – советник.
– Это ошибка природы! – объяснил Газин.
«Да ну вас к чертовой матери!» – подумал я и направился к «клубу жен», засвидетельствовать почтение.
Говорил – и думал о своем. Прощался – как в тумане. Ехал на базу, не видел ничего вокруг. Надо было переварить услышанное от Унгелена. Один момент мне не понравился.
Сообщение от великого вождя как-то слишком хорошо ложилось на мое персональное мнение об аборигенах вообще и конкретно о вождях династии Ун. Я не ждал от них ничего другого. Я мог бы сам все это сказать. Разве что менее пафосно.
Значит, одно из двух. Либо я стал действительно экспертом по «Зэ-два» и могу запросто влезть в шкуру вождя, смотреть на мир его глазами и предугадывать его решения, либо натягиваю информацию на свои готовые оценки, а на самом деле там есть другие смыслы.
А ведь если Унгусман считает, что против него затеяли войну, он может в ответ что угодно отмочить. Тем более когда проигрыш грозит полным вырождением его народа. Это та самая война на уничтожение. Она предполагает абсолютную безжалостность как ответных действий, так и ударов на опережение. Все разрешено.
Одно утешает: брать нас в заложники Унгусман точно не станет. Такой поступок совершенно противен кодексу чести великого вождя. Но если кто-то со стороны подбросит ему эту идею, я могу предсказать ответ. Вождю хорошо известно, что русские на Земле считаются особым подвидом человека, который лучше бы давно вымер и не мешал остальным. На нас просто наплюют.
Кстати, да. Печально, но факт.
Ладно, будем обрабатывать материал. Придется, наверное, привлечь Калугина – посмотрим запись вместе, и пускай Костя заранее настроится на критический лад. Будет мне оппонировать. Если понадобится, всю ночь просидим. Дело настолько серьезное, что мы не можем позволить себе ошибку.
А ошибиться я могу. Я недостаточно критичен к аборигенам. Чего уж там, меня всегда тянет принять их сторону.
На днях, просматривая свои отчеты по туземцам, заметил: все чаще там попадаются обороты вроде «удивительно, но», «тем не менее» и «как бы ни показалось странным». Кажется, я побаиваюсь, что меня сочтут предвзятым. Намекаю, что насторожен и внимателен, что такого ушлого парня на мякине не проведешь и тому подобное.
Это типично здешний синдром, через него прошли многие, кто с туземцами работал и поневоле в них влюбился. Начинаешь заслоняться от своего отношения к ним. От чувства, что они лучше нас и счастливее нас. Химически чистая версия человека, лишенная всего наносного, всего дерьма, которым мы забили себе головы.
Многое становится яснее, если понять, как они живут: у них тут, в общем, тепличные условия. Умеренный прирост населения, все в порядке с едой, никаких катаклизмов, а когда доходит до боевых действий, это скорее игра в войнушку. Здесь не любят умирать. Здесь жизнь сама по себе в радость.
