– Это все? – обер-лейтенант Кайпель, шагнув ближе, ткнул пальцем в грудь дезертира Запала. – Фельдфебель! Вы бросите своих подчиненных?
– Никак нет…
Шаг вперед… Примеру командира взвода последовали еще двое, включая «красного». Лонжа понял, что остался один. Их снова обыграли. Рулетка по имени Смерть…
Делать шаг вперед не стал, отошел в сторону и достал из нагрудного кармана пачку сигарет. Делайте, что хотите!
– Р-р-равняйсь! Смир-р-рно! В казарму шаго-о-ом…
Восьмеро ушли, двое остались. Лонжа щелкнул зажигалкой, отвернулся. Первая затяжка была горькой и противной. Обер-лейтенант Кайпель подошел, стал рядом.
– Меньше эмоций, гефрайтер. Сейчас докурите, приведете себя в порядок и бегом ко мне, в учебный класс. Еще раз подумаем над планом, а потом – вниз. Надо предусмотреть все мелочи. Вы же не хотите, чтобы ваши же товарищи пострадали?
– Не пострадают! – Лонжа скрипнул зубами. – А заключенные? Им хоть противогазы выдадут?
Обер-лейтенант пожал плечами.
– Выдадут. Инструктаж я проведу. Не хотите участвовать, Рихтер? Помнится, был некий исторический персонаж. «…Взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови…»
– Предлагаете подняться на Голгофу?
– Спуститься.
* * *
После подземелья Лонжа долго мылся под душем, наконец, натянул на себя чистую, после утюга, форму и побрел, куда глаза глядят, благо не держали. Погрузка начнется завтра, первый грузовик уже загнали в тоннель. Ничего невозможного – при условии, что будет работать подготовленная команда, а не доходяги из «кацета». Лонжа лично вытащил несколько снарядов, проследил, как их укладывают в кузов, в заранее приготовленный ящик. Не слишком тяжелые, но это для здорового парня, питающегося в армейской столовой. Лагерные нормы он еще не забыл.
И ничего не сделать. Вермахт и СС сговорились, откажется он, поставят другого. Лонжа не выдержал и, уже сняв противогаз, спросил обер-лейтенанта про «компаусы». Тот равнодушно пожал плечами. Трогать не велено – впредь до дальнейших распоряжений. Им не велено – Вермахту. За «черных» он не в ответе.
Начал накрапывать мелкий холодный дождь, и Лонжа свернул к гаражам. Там было пусто, вывезли практически все, механики тоже уехали, остался дежурный – и железный ветеран по имени «Марк».
Пустили сразу. Гефрайтер Рихтер, оживитель танков, уже успел примелькаться. Дежурный без слов выдал старый промасленный комбинезон и вышел покурить под железный козырек. Дверь захлопнулась. Лонжа переоделся, поднялся на броню, скользнул в люк.
«От себя, живого, считай, отрываю! – вздыхал дядюшка Гюнтер, помогая снимать „Foster-Daimler“ с обреченного трактора. – И никто меня не поймет, даже ты, Рихтер!»
Мотор, пересаженное сердце, завелся сразу. Стальной корпус наполнился радостным гулом, задрожали борта, весело вспыхнули сигнальные лампы. Лонжа сжал руками рычаги, едва сдерживаясь, чтобы не дать ветерану волю. Сейчас бы тронуться (полный газ! рычаги на себя!), набрать скорость, губя асфальт, снести ворота под испуганный крик дежурного, а там к иным воротам – крепостным. Если очень повезет, прорвется – и на размокшую осеннюю дорогу со скоростью 12 километров в час. До станции, может, и доедет, но это уже игра в поддавки. Нет, не дадут, перехватят!
Коменданту он доложился сразу, чтобы танк не увезли на металлолом, но тому было не до «Марка». Удивился, перезвонил в гараж и пообещал, что отметит в приказе. Не сейчас, уже на новом месте службы. Одно хорошо – ветерана не тронули, можно залезть внутрь, включить двигатель, посидеть среди грохочущего уюта… Пока возился, ремонтировал, теплилась надежда, что не зря. Теперь это казалось просто смешным, бесполезной игрой в железные солдатики.
Лонжа заглушил двигатель, затем бегло осмотрелся внутри. Ветеран в полном порядке, пусть и безоружен. Хоть это радует.
Козырнул дежурному и пошагал в казарму.
– Нужен саботаж! Итальянская забастовка! Надо написать листовку и передать камрадам!..
– За листовку твоих камрадов пристрелят на месте. И за «итальянку» пристрелят. А саботаж это что – десяток снарядов подорвать?
Густая разгоряченная толпа никак не могла успокоиться. Увидев Лонжу, камрады потеснились, давая место, но тот, махнув рукой, молча упал на матрац. Бесполезно! Вслух говорить нельзя, станет еще хуже, но выхода нет. Не исключено, что и погрузку придумал хитрый Домучик, чтобы спровоцировать и с полным основанием обвинить в диверсии. С такого станется.
Август Виттельсбах вновь вспомнил давний разговор с другом-дурачиной. «Вся наша армия – ты да я, да мы с тобой». Теперь армия уменьшилась ровно на половину. Растопчут – и не заметят.
Мысли-птицы улетели.
* * *
Ш-ш-шух! Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!
Теперь в аду стало светлее, чем днем. Белым огнем горели лампы, тени исчезли, забившись в углы, ржавчина на снарядах стала особенно заметна. На полу, наскоро протертом от пыли, большие цифры мелом – порядок эвакуации. Ящики – первыми, с ними проще всего. Куда будут увозить, точно не знал даже Скальпель. Поговаривали, что до Эльбы, ближайшей большой реки, где стоят баржи. Там тоже заключенные, но уже не из Нового форта, а из ближайшего «кацета». Погрузка – и прямиком в Северное море. Истинно немецкий порядок…
Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!..
Добровольцев обер-лейтенант Кайпель нашел не так и мало, почти два десятка. Многие вызвались, чтобы помочь попавшим в беду камрадам. Всех поделили на две смены по шесть часов, грузить предстояло весь световой день. Хотели круглосуточно, но воспротивились шоферы, не желая делать ночные рейсы с опасным грузом.
Рядом с цифрами на полу – квадраты, места для дежурных. Самый трудный пост непосредственно у стеллажей. Заключенных никто не учил обращаться с боеприпасами. Если снаряд уронить, он не взорвется, но треснет корпус, и фосген быстро заполнит не только склад, но тоннель. Запах прелого сена…
«Компаус», снаряженная смерть – за наскоро устроенной деревянной перегородкой. О нем не хотелось даже думать.
Ш-ш-шух!..
Лонжа махнул остальным рукой и поспешил покинуть склад. Все готово, распланировано и продумано. На Голгофе – полный порядок.
Возле входа не задержались, концентрация газа в тоннеле оставалась слишком высокой. Только через сто пятьдесят метров противогазы можно будет снять.
Ш-ш-шух! Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!
Лонжа пересчитал людей. Все? Все!
Пошли!
* * *
– Опаздывают, «полосатики»!
– Ты «кацет» вспомни, там всегда бестолковщина. На аппельплаце выстроили и орут, а может и хуже, «пластырями» угощают. У нас в Дахау такое любили.
Курить нельзя, разговаривать можно. Первая смена устроилась на ящиках, для того специально привезенных. Форму сняли, все в старых комбинезонах со склада. Выбросят – не жалко. Противогазы у пояса, аптечка с противохимическим пакетом на самом видном месте. Со стороны поглядеть – учения. Совсем не страшно.
