Среда, 29 марта 1944 г.
Теперь, когда мы идём в школу, то встречаем всё больше и больше солдат. В основном это янки, но есть и наши. Мы видим их на грузовиках и танках и видим, как они проходят маршем. Они повсюду ставят целые городки из палаток. Всякий раз, как я вижу чернокожего солдата, я приглядываюсь: вдруг это Ади или Гарри. Я уже сто лет не видела Ади. Наверное, они ещё больше заняты своими учениями. Я знаю, что с ним всё в порядке: мне дядя Джордж сказал, что только вчера видел его в патруле, который ходит вдоль забора из колючей проволоки. Дядя Джордж говорит, он позвал их с Гарри как-нибудь заглянуть к нам в гости. Надеюсь, они приедут. Очень надеюсь.
Четверг, 20 апреля 1944 г.
Великий праздник хот-догов – вот как я назову этот день.
Мы с Барри бежали по нашей дорожке, возвращаясь из школы. Мы соревновались, кто быстрее, и я побеждала, как всегда, и вдруг мы услышали, что сзади подъезжает машина. Это были Ади и Гарри на своём джипе. Они сказали, что просто приехали в гости. Гарри держал в руках букет жёлтых нарциссов. Они подвезли нас до дома, и это было здорово, но то, что случилось потом, оказалось грандиозно.
На самом деле это были сосиски, но Ади и Гарри называли их «хот-доги», то есть «горячие собаки», и привезли с собой целую гору. Я в жизни не видела столько сосисок. Ади и Гарри сказали, что нужно просто засовывать их между кусками хлеба и поливать кетчупом – всё это они тоже привезли. И у нас получился великий праздник хот-догов: мы сидели все вместе на кухне, а посередине стола стояли нарциссы, которые Ади и Гарри подарили маме. Барри сказал, что это лучшая еда в его жизни. Он слопал целых шесть! И всё лицо перемазал кетчупом. Я смогла съесть только три. Но они были грандиозные!
Мы один раз вспомнили про Типс, когда пришёл кот дяди Джорджа и стал тереться о мою ногу, но это он так выпрашивал сосиску. Я рассказала Ади, что случилось, как Типс сбежала и как взорвали гостиницу. Он знал о гостинице, но сказал, что мне незачем волноваться.
– Она придёт домой, – сказал Ади. – Уж эта кошка всегда уцелеет – это так же верно, как то, что меня зовут Адольфус Т. Мэдисон.
А я сказала, что уже больше не горюю, потому что даже не думаю про неё с тех пор, как папа приезжал домой. И это правда.
Все много говорили про папу, и мама сказала Ади и Гарри, что не знает точно, куда его послали сейчас, но, может быть, он тоже будет участвовать в высадке десанта, когда она начнётся, и, может быть, они все как-нибудь встретятся во Франции. И мы вместе подняли тост за победу. Мы с Барри чокались содовой водой – её тоже привезли Ади и Гарри, и это такой американский лимонад. Она вкусная, но не такая вкусная, как наш лимонад. Взрослые чокались пивом, которое Ади и Гарри тоже привезли с собой. Они привезли весь праздник хот-догов – всё-превсё.
Ади такой высокий, что даже не может выпрямиться в гостиной, не стукнувшись головой. Он всё время стукается головой и хохочет над собой. А когда Ади смеётся, то все смеются, и весь дом как будто тоже смеётся. Ади и Гарри не просто привезли нам сосиски, они принесли настоящую радость. Потом они уехали в темноту. Теперь без них дом кажется пустым и тихим. Барри тошнит, но он говорит, что хот-доги того стоили.
Пятница, 28 апреля 1944 г.
Ночью над морем была гроза. Она меня разбудила. Я встала на колени около кровати и стала наблюдать за молниями из окна. Мама всё проспала, и остальные тоже, но я-то слышала грозу. Я её не придумала. Типс всегда ненавидела грозы. Она закапывалась в мою постель и пряталась там. Но меня грозы никогда не пугали, до этой самой. Или, может быть, я испугалась внезапной темноты и тишины, которые наступили потом, – не знаю. Я только надеялась, что Ади с Гарри не были на своей тренировочной высадке.
В школе сегодня миссис Блумфелд прочитала нам историю. Она вся была про Америку и называлась «Маленький домик в Больших Лесах». Мне она очень понравилась, но люди там разговаривают совсем не так, как Ади и Гарри, – ну, или это миссис Блумфелд так читала.
Радио дяди Джорджа опять испортилось, в нём только треск и свист. Дядя Джордж ужасно зол, но всё равно сидит рядом с ним весь вечер и пытается слушать. Иногда стучит по нему, но получается только ещё больше треска и свиста. Мы с Барри расхихикались, когда Барри изобразил сердитое лицо дяди Джорджа, и мама нас выгнала из гостиной.
Понедельник, 1 мая 1944 г.
Лучше бы этот день никогда не настал, лучше бы я не просыпалась сегодня утром. Сначала всё было совершенно нормально: завтрак с Барри и мамой, дорога в школу, обед, ещё уроки, потом автобус домой. Мы вошли в кухню, а там за столом сидел Ади вместе с мамой. Я сразу поняла, что что-то случилось. Он посмотрел на меня так, будто не хотел, чтобы я тут была, а потом отвернулся.
Нам сказала мама.
– Это насчёт Гарри, – тихо проговорила она. – Ади пришёл нам рассказать, что Гарри погиб.
Когда Ади заговорил, его голос дрожал от слёз:
– Нам велят, чтоб мы не болтали про это. Но я не буду рот замком запирать ни ради кого. Там целые сотни нас мёртвых. Чего они собираются их родным дома говорить? Я скажу, что они наговорят: несчастный случай на учениях или чего-нить ещё такое. Но я же там был, и я же знаю. Знаю, чего случилось. Я своими собственными глазами всё видел. Мы никак ни отбиваться не могли, ни защититься ничем. Нам же никто спины не прикрывал, а так же нельзя. Просто нельзя так.
Тут он расплакался и не мог продолжать. И мама рассказала за него, что три ночи назад солдаты были в паре миль от берега на своих кораблях, ждали, когда начнётся очередная тренировка по высадке на Слэптон Сэндс, – как вдруг из ниоткуда появились немецкие торпедные катера. Американские корабли у них оказались как на ладони – стреляй не хочу. Немцы и давай палить торпедами. У кораблей не было ни единого шанса – все потонули. Сотни людей пропали без вести. Кого-то из солдат, как и Ади, подобрали, но Гарри среди них не было.
Потом мама налила ему чашку чая, а потом мы с Барри проводили его до конца дорожки.
– Я вам кой-чего хочу рассказать, – заявил он. – Мы, Гарри и я, много разговаривали. Один день мы говорили про то, что мы тута делаем, в этой войне белых людей. И знаешь, чего он сказал? Он сказал: «Я знаю, почему я это делаю: чтобы никто нас опять не сделал рабами, больше никогда, – вот почему. У нас есть свобода, и мы никому не дадим её отобрать. Мы её сохраним». – Вот как он сказал. Но когда я поеду во Францию, я не за свободу чью-то там буду воевать. Я стану сражаться за Гарри, и они пущай поберегутся, потому как я теперь вовсе безумный и драться буду, как будто безумный. – Ади надел каску и выдавил улыбку. – У Гарри нету семьи там, дома. Как мы у вас побывали в тот раз, он сказал, что, сколько себя помнит, вы почти что единственные белые люди, которые с ним будто с родным обходились. И я вот то же самое сейчас тут чувствую. – Он отвернулся и ушёл от нас и ни разу не оглянулся.
